Комната страха
Шрифт:
Глава 8
Сгустились сумерки, и черный бурнус ночи плотно укутал город. По всему видно — ночь будет теплой и туманной. И совсем еще не скоро проснутся люди. А уж когда проснутся — станут радовать друг друга любовью и огорчать подлостью, а может, и наоборот, такое, как ни странно, тоже бывает.
А пока впереди безмятежный сон для большинства, восстановление потраченных сил. Но это не грозит нам: мы с Виктором только к центру города подъезжаем, сдав Димана по месту назначения. Везу я его к себе, хоть и протестует он против этого категорически.
— Я
— Ты не производишь впечатления глупого, а ведешь себя, как несмышленыш. Мне жалко тебя!
— Мне тебя тоже, — не остался он в долгу. — Тебя могут уничтожить.
— Тоже мне новость. Твои коллеги уже больше суток занимаются этим вплотную. И не уничтожить, а убить, говори правильно.
Он поднес к глазам распухающие запястья, пошевелил пальцами и поморщился.
— Жестоко, — только и сказал он, и я не удержалась от вопроса:
— А сидеть с фотоаппаратом в руках и ждать, когда человек свалится с балкона, — не жестоко?
Он медленно кивнул и оправдал эту жестокость:
— Деньги.
— Да, пара сотен все-таки!
Не держу я на него зла. Общечеловеческое в наше время восприятие жестокости — только в отношении самого себя. А когда другие попадают в тяжелый переплет, то и ничего как будто. Нет, умом, конечно, все понятно, поохать можно и языком поцокать, и головой покачать. Посочувствовать. А помочь? Попытаться вытащить человека из передряги или хотя бы предупредить о ней? А если сам на неприятности нарвешься? Много всяких «если» возникает, и заканчивается все простым, как мятый червонец, вопросом: «А почему я?»
— Я мелочен, да? — спросил Виктор, прищурившись, как от яркого света.
— Нормален, — ответила я спокойно, не желая развивать эту тему, но у него подоспел тот редкий момент, когда на своем примере беду другого воспринимаешь острее обыкновенного.
— Вот что, Татьяна, — он подумал и продолжил так устало и безнадежно, что мне стало по-настоящему его жалко: — Одного ты уже посадила только что, вези и меня.
— Ты просишь об одолжении, — рассмеялась я. — Это не мое дело. — Он не понял, пришлось объяснить: — Дмитрия я сдала, чтоб не приходилось вздрагивать и оборачиваться на каждом шагу. Остальные тоже не промах, но его прытью не обладают. Что касается тебя… По-моему, ты упоминал о явке с повинной? С утра и иди. А хочешь, организую, чтоб за тобой приехали?
Он помолчал, кусая губы, и спросил как-то тягостно:
— Сколько дадут?..
— Я не прокурор, — буркнула в ответ, и получилось, что перебила его, вякнула раньше времени.
— Если я следователю все про наших расскажу сам? Все, что знаю?
— Расскажи сначала мне, — посоветовала я ему, — потренируйся. Начни с фотоархива. Где он и как до него добраться?
— Не знаю, — ответил он и, оценив мой взгляд, почти завопил: — Да правда же! У Тима он должен быть. Вернее, Тимофей им заведует, — потом, помолчав, поправился растерянно: — И не у него. И не он один.
Да, тяжело перенес Виктор сегодняшний день. Кажется мне, что шарики в его голове крутятся сейчас вразнобой.
— Понимаешь, — горячо принялся он за дело, — за негативы Тим с Нестором всегда готовы были глотки друг другу перегрызть. А в последнее время и Петр не прочь прибрать их к рукам. Сначала-то их уничтожали, как с клиентами дела заканчивали.
— Подожди. Для чего они вообще требовались? Неужели только для того, чтобы представить отморозкам очередную жертву?
— Не-ет! — возмущенно запротестовал Виктор. — Ты думаешь, что наши только били да калечили? Нет, что ты! Очень многим помогли в их затруднениях. За деньги, конечно.
— Это после того, как Илона увидит в темном зеркале… — я замялась, подбирая слово.
— Удачу, — помог он мне. — Да ты все знаешь, что я тебе объясняю! В общем, как сообразили они, что негативы, это как летопись, что ли…
— Архив, — подсказала я. — Ком-про-мат!
— Да. Именно. Тогда за них настоящая война началась. Кто ими распоряжается, тот держит в руках остальных. Рыло-то у всех в пуху.
— Понятно, — поморщилась я. — Ну и сволочная же банда из вас получилась!
— В конце концов дошло до того, что Нестор с Тимофеем стали следить друг за другом, за каждым шагом. И мне перепадало.
— Где негативы, Виктор? Давай о главном.
— Не знаю, — замотал он головой. — Можешь верить, как на духу говорю.
Выглядел он уставшим сверх всякой меры, и я над ним сжалилась, не стала выпытывать. Решила, что спрошу об этом у самих авгуров. Тем более что необходимость в приватной беседе назрела, и откладывать я ее не собиралась. Утром буду пробовать брать их за голое гузно ежовой рукавицей.
— Нет, Татьяна, — сказал Виктор, завидев, что правлю я не в ту сторону, — ночевать я к тебе не поеду. Не держи меня силой.
Так и не ответил он мне — почему, а я ничего не заподозрила. Тупая была, хоть и считала, что чувствовала себя более-менее сносно. Рассудила, что если хочет человек еще раз рискнуть собственной шкурой, так это его право. А о себе не подумала, к сожалению.
— Ну, ценю твою скромность, — так ответила я на его отказ, поворачивая на перекрестке в сторону его района.
Срок ему светит, это без вариантов. При таких обстоятельствах лишать человека возможности переночевать, может быть, в последний раз дома значит поступить безжалостно. Да и с какой стати я в нем такое участие принимаю? Хоть и не враг он мне, но из того же свинарника.
К его дому подъезжать не стала, остановила машину поодаль, за поворотом и смотрела вослед удаляющемуся Виктору до тех пор, пока он не растворился во тьме.
— Спасай тебя, понимаешь! — проговорила почти машинально и двинула в родную сторону.
К себе добралась в самое глухое время, когда засыпают, наверное, даже ночные хищники и все те, для кого подходит такое название. Так это было здорово, что вернулась живой и почти невредимой. Как это было славно, я прочувствовала, только входя в свой подъезд. Похоже, успею еще и поспать до недалекого рассвета.