Комната страха
Шрифт:
Вечером был последний маменькин спектакль в Томске! Публика о том прекрасно знала, она всегда все знает, даже когда об этом в театре молчат. Народу было… в общем, в порядке исключения молодежи было разрешено и на ступеньках размещаться.
Петя во второй раз тайно проник за кулисы и весь спектакль провел рядом со мной.
Все вышло чудесно. Даже то, что у Александра Александровича усы отвалились, было чудесным. Произошло это в первом акте. Пока Петручио разговаривал с отцом Катарины, все было нормально. Но едва началась его сцена с Катариной, как усы отклеились. И не просто с краю стали отставать,
– Кичитесь мужеством, не в силах уберечь усы! – воскликнула она словами, которых в ее роли не было, и повалилась на кресло, засучив ногами от восторга. – Быть может, и остальное у вас отвалится, лишь тронуть?
Публика взвыла от хохота и взорвалась аплодисментами. Что дало возможность исполнителю роли Петручио прийти в себя и придумать достойный ответ на реплику.
– Их в споре проиграл, – небрежно произнес он.
– Но не отдали проигрыш, как скряга!
– Спор был, что сбрею их. Я сбрил, но приберег для вас. Таких подарков не дарил никто невесте!
Тут маменька благополучно ввернула нужную реплику, и спектакль продолжился в соответствии с замыслом сочинителя. Правда, по окончании сцены аплодисменты не утихали очень долго.
После антракта господин Корсаков вышел уже с приклеенными усами, но другими, куда менее пышными, словно только начал их отращивать.
Очень многое из такого рода происшествий на сцене удавалось впоследствии выдать за выдуманный специально трюк. В этот раз, по прошествии нескольких спектаклей, да при условии, что многие пришли не в первый раз, так повернуть дело было бы невозможно. Но зрители, даже сообразив, что произошла досадная накладка, все равно были в восторге от того, как ловко актеры вывернулись из щекотливого положения.
На этот раз после постановки пьесы был еще и дивертисмент [60] . Притом составленный из новых номеров, а не тех, что были показаны раньше в дворянском собрании и других местах. Я со своими расследованиями умудрилась прозевать всю работу над этими номерами. И маменька мне ни о чем не говорила, наверное, давала возможность побольше побыть с Петей.
А завершилось все тем, что маменьку засыпали подарками, как после бенефиса. В том числе очень дорогими. Впрочем, и всем остальным артистам кое-что перепало.
60
Дивертисмент – здесь небольшой эстрадный концерт, которые в те времена нередко давали по завершении основного представления.
– Господа! Опять портсигар, у меня их могло бы скопиться две сотни! – со смехом говорил за кулисами Александр Александрович, несомненно, пребывавший от дорогого подарка в хорошем настроении.
– Ты, Саша, лучше скажи, как у тебя этакое безобразие с усами вышло? – спросила Екатерина Дмитриевна, подходя к мужу. – Подарками хвастать дело простое, а вот объяснить свой промах…
– Ну, виноват! Перепутал склянки, вместо клея, кажется, маслом намазал. Но какова Ирина Афанасьевна! Как она меня ловко поддела. Я, право слово, смутился самым настоящим образом.
– Тем не менее, вывернулись блестяще, – похвалила его маменька. – Господа! Поверьте, я просто счастлива, что папенька уговорил меня поехать сюда и сыграть с вами. Это величайшее
– Ура Афанасию Николаевичу! – закричал господин Тихомиров, и все подхватили это «ура». – Ура Ирине Афанасьевне!
– Что за шум? – спросил, появляясь за кулисами, господин Алексей Евграфович Кухтерин [61] . – Я слышал крики ура?
61
Коммерции советник Алексей Евграфович Кухтерин, купец I гильдии, меценат и большой любитель театра.
– Верно.
– Слабовато кричите, господа лицедеи! Приглашаю вас пройти в фойе на фуршет. Вот там вы услышите, как нужно кричать ура. Признательная вам публика ожидает вас, чтобы воздать благодарности и выразить восхищение.
37
Погода испортилась еще накануне, но после столь трогательного, шумного и пышного прощания в театре мы этого даже и не заметили. Но утром выглянуть в окно стало невозможно, его сплошь затянуло ледяными узорами. Я по прошлогоднему опыту знала, что, когда вот так затягивает окна льдом, на улице никак не меньше тридцати пяти градусов по Реомюру [62] .
62
– 35 градусов ниже нуля по шкале Реомюра – ниже сорока градусов (–44) по шкале Цельсия.
Утро мы провели в столовой. Сначала завтракали, а после просто задушевно беседовали. Обо всем на свете. Начали со спектакля.
– Так весело было, – сказал дедушка Алексей. – Будь у меня усы приклеены, они бы тоже упали. Слезами смыло, до слез смеялся.
– Да уж, смеялся Алексей Тывгунаевич от души! – похвалила Мария Степановна. – Да и мы тоже. Вроде уже видели да, чем там дело завершится, знали. А все едино было весело.
– У меня жена такая же была. Поначалу, – вдруг сказал эвенк.
– Вот неожиданное признание! – воскликнула маменька. – Но вы сказали, она поначалу была строптивой, значит, со временем все изменилось? И как вам это удалось?
– Не как в театре. Начнет шуметь, я в тайгу ухожу. Долго брожу. Пока не соскучится. Догадалась, ласковее стала, чтобы чаще видеться.
– Даша, там снова послание принесли, – прервала наш разговор Пелагея, выходившая на стук в двери.
– От кого бы?
– А тут гадать не нужно. Полицейский принес.
Записка была очень короткой.
«Если не боитесь мороза, приезжайте к нам. Поделимся новостями. Петру Александровичу сообщил по телефону, он будет».
И снова без подписи, хотя здесь нужды гадать, кем написано, не было. Почерк Михаила я знала.
Выходить на мороз было неохота, отвыкла я все же от сибирских морозов, пусть уже испытала их в день приезда. Но любопытство заставило меня тут же одеться и отправиться в дом полиции.
Таким кабинет сыщиков я еще не видела. Мало того, что он был украшен еловыми и сосновыми ветками и гирляндами из разноцветной бумаги на них, так еще в центре был накрыт роскошный стол. Сервировано все отличным фарфором и хрусталем, приборы серебряные. Да и блюда на нем были явно изысканными и отлично украшенными.