Комната страха
Шрифт:
– Да уж, – вновь сокрушенно закачал головой судебный следователь. – Единственная удачная работа вами, Сережа, оказалась проделана. Ведь сумел переиграть нас господин художник!
– Да в чем? – не согласилась я. – Господина Козловского уберегли. Никто иной вовсе не пострадал. – Я чуть подумала и добавила: – Никто из наших людей не пострадал.
– Это вы верно заметили, – вновь засмеялся Уваров, – у противника пострадавших немало.
– И еще вот что, – вспомнила я. – Едва не забыла сказать, что получила телеграмму из Парижа. Возьмите, вдруг от нее польза будет.
Дмитрий Сергеевич
– Будет польза! Будет!
– Даша, вы еще собирались револьвер отдать, – подсказал мне Петя. – Тот, что у Копылова отобрали.
– Нет уж! Пусть револьвер у вас побудет до самого отъезда. И этот вот, что у Пети в руках, пусть Антон Парфенович возьмет, мало ли что? И людей я от вашего дома убирать пока не стану. И… очень неудобно это говорить, но возможно вам, Ирина Афанасьевна, придется отложить ваш отъезд.
– Если это необходимо, то отложим. Пусть для нас это нежелательно, но ваши заботы нам понятны, – ответила маменька. – Задержимся, сколько будет нужно.
Петя при этих словах заулыбался, и я на него не рассердилась.
– Впрочем, я сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не понадобилось, – пообещал следователь. – Позвольте откланяться.
42
Следующим вечером, уже ближе к полуночи, то есть за считаные минуты до наступления Нового года, нам прислали записку от Дмитрия Сергеевича, где он сообщал, что причин откладывать отъезд более нет. Кажется, даже маменька этим слегка опечалилась. Но и ждать целую неделю до следующего транссибирского экспресса нам не стоило. Можно, конечно, было поехать обычным поездом, но мы очень сильно избаловались и даже думать об этом не желали. Тем более что выигрыш в этом случае составил бы меньше одних суток – поезд уходил на два дня раньше, но и шел на сутки дольше. Поэтому утро наступившего года мы встречали на вокзале.
Мороз никак не желал униматься, и на перроне всем было зябко. Но поезд уже подали, и нам пора было садиться в вагон. Пусть мы и разрывались между необходимостью возвращаться и желанием остаться. Вот и медлили.
Оказалось, что не зря медлили. Появились наконец наши сыщики, обещавшие нас проводить. Все трое разом, значит, прямо из полицейского управления.
– Чуть не опоздали! – воскликнул Дмитрий Сергеевич. – Зато успели вам подарок приготовить, пусть и необычный. Держите конверт.
– И конфеты, как же без них вас отпускать? – вручил мне коробку Михаил.
– И книги на дорогу, – добавил Андрей Иванович.
– И цветы! – это уже Андрей Андреевич Козловский крикнул, подбегая к вагону. – Носильщик, внесите ящик в…
– Во второе купе, – подсказала маменька. – Такого оригинального букета, в ящик упакованного, мне еще никогда и нигде не дарили!
– Счастлив был встретиться, – грустно произнес господин Козловский. – И несчастен, что расстаюсь. Впрочем, не стану вам мешать проститься с теми, в числе кого я мечтаю оказаться, – с вашими старыми друзьями. И спасибо вам, господа, всем за то, что от смерти уберегли!
Маменька поцеловала его в щеку, он зарделся и отошел в сторону.
Но колокол ударил в третий раз, проводник настоятельно потребовал от нас подняться в вагон,
– Проходите, сударыни, в купе, замерзли же! – пригласил нас проводник. – Чаю не подать ли?
– Не станем отказываться? – спросила меня маменька.
– Не станем!
– И позвольте передать, что коробку с цветами просили сразу же распаковать. Там, сказали, свеча горит, чтобы цветы не замерзли. Так я помогу?
– Окажите любезность.
Окно в купе до самого верха затянуло льдом. Я продышала в нем небольшое отверстие, но смотреть ровным счетом было не на что. И мы стали пить чай с медом и вареньем из малины, от которых пахло летом.
– А что за конверт тебе передали? – спросила маменька.
– В самом деле, что там такое? – встрепенулась я от небольшого оцепенения, вызванного прощанием.
Я достала и распечатала конверт, вынула из него увесистую пачку листов. Один был написан от руки, остальные напечатаны на «Ундервуде» [67] .
Начала я, конечно, с того, что было написано.
«Уважаемые Ирина Афанасьевна и Дарья Владимировна! Пока для вас допечатывают «увлекательное чтение на дорогу» (это Михаил его так назвал), пишу вам записку, потому как дай бог успеть до отправления поезда и там будет не до объяснений.
Я обещал вас, Дарья Владимировна, информировать о ходе расследования. Вот и исполняю свое обещание, полагая, что этим документом все и закончится. Но если будут вопросы, не стесняйтесь писать.
67
«Ундервуд» – популярная пишущая машинка.
То, что я вам передаю, представляет собой не официальный протокол допроса, которого пока и нет, а расшифровку стенограммы наших весьма продолжительных бесед с господином Ольгиным. Что, впрочем, заметно интереснее протокола, так как я просил даже эмоции, проявляемые обвиняемым, помечать и стенографировать дословно. Допрос этот продолжался более суток. Не самый благородный прием, но весьма действенный и законом не запрещенный. Кормить, поить и выводить нашего подопечного мы были обязаны, что и делали неукоснительно. Даже кофе и чай ему постоянно предлагали и курить разрешали.
Сказано было столь много, что большую часть мы решили для вас не печатать. Потому что не успели бы, к тому же было очень много моментов, когда мы намеренно ходили в допросе кругами и отвлекались на очень отдаленные темы.
Вот и все, остальное, несомненно, вы поймете.
Искренне Ваши,
судебный следователь со товарищи.
Дмитрий Сергеевич, Андрей Иванович,
Михаил Аполлинарьевич!
P. S. С Новым Вас годом! Огромное спасибо Ирине Афанасьевне за незабываемые впечатления от ее выступлений, которые нам чудом удалось увидеть. И столь же огромное спасибо вам, Даша, за оказанную помощь».