Комната Вагинова
Шрифт:
Из-за двери раздается мужской голос с акцентом:
— Артем, у тебя все окей?
На пару секунд повисает напряженная тишина, и в ней отчетливо слышно, как где-то неподалеку вибрирует телефон.
— У меня все окей, — отвечает Артем. — Просто небольшая перестановка.
— Справишься сам?
— Ну конечно, — Артем усмехается, но звучит уж очень натянуто. Голос срывается. Артем явно на грани. Проводя поврежденной рукой по бедру, Артем пытается через штанину нащупать кнопку сброса звонка.
— Я слышал какие-то крики.
— Крики?
От новых порывов ветра дверь сильно пошатывает — кажется, она вот-вот распахнется. Тут Артем вспоминает, что забыл закрыть дверь на ключ.
— Нет, не
— Смотрю документалку про диких зверей, — отвечает Артем после долгой паузы.
— А как называется? — не отступает мужчина с акцентом. Неясно, что удерживает его от того, чтобы просто взять и открыть дверь. Ведь это самый естественный жест: хочется посмотреть в лицо собеседнику.
— Она называется «Дикие звери в естественной среде обитания», — голос Артема дважды срывается. Он говорит из последних сил.
— «Дикие звери в естественной среде обитания», — повторяет незнакомец за дверью.
— Понятно.
Лицо Артема начинает меняться. Оно опять застывает, подавляя в себе человеческое, медленно превращается в маску. Серое, деревянное, за день состарившееся лицо в морщинах, напоминающее рожицу славянского божка, высеченного из дуба.
Тем временем человек за дверью переминается, явно не собираясь уходить.
— А ты видел нашу хозяйку Анну? Не могу к ней попасть. Сегодня день, когда я плачу деньги.
— А, конечно, — голос Артема снова звучит размеренно, глухо. — Она уехала на выходные к друзьям. Просила сказать, что вернется ко вторнику.
— Ко вторнику? А сегодня что?
— Пятница.
— Вот как. Это отлично. Платить-то мне все равно нечем.
— Видишь, как хорошо получилось.
— Да. Хорошо.
Человек за дверью стоит и чего-то ждет. Артем нависает над Ниной с невозмутимым видом. По руке течет кровь. Артем держит Нину так, что она не может сдвинуться и на миллиметр. А сдвинуться очень хочется: батарея буквально сжигает плечо. Проходит две или три секунды, и человек за дверью, вздохнув, неохотно отходит вглубь коридора и удаляется. Скрипя половицами, он поворачивает за угол, возится с верхней одеждой, звенит ключами, гремит щеколдой. Слышимость удивительная. Сложно поверить, что Артем мог спокойно удерживать пленницу несколько дней и что никто ничего не заподозрил.
— Лежи тихо — или голову раздавлю, — говорит Артем, тяжело вставая. Он достает с полки скотч, довольно умело для человека с кровоточащей рукой отделяет нужный кусок и лепит Нине на рот, поверх крови и рвоты.
— Голову раздавлю, — повторяет он веско.
Нина лежит на боку и следит за действиями Артема отрешенно. Ее последние силы ушли на попытки телепатического воздействия на человека за дверью: «Открой, ну открой же, пожалуйста, дверь!» — внушала она этому невидимому обладателю южноевропейского акцента. Судя по голосу, это был человек беспечный, не в меру любопытный и даже бесцеремонный — казалось, ничто не мешало ему зайти, и все-таки что-то его удержало.
Но, несмотря на провал, Нину не покидает чувство, что своими действиями — в первую очередь разбитым стеклом и звериным воем — она послала в реальность импульс, запустила цепочку событий, которые обязательно приведут к тому, что толпа омоновцев снесет дверь Артема с петель. Но вот доживет ли до этих событий Нина, вопрос открытый.
Артем сыплет себе в рот горсть таблеток, запивает глотком воды. Тряпка, которой он обмотал кисть, размокла от крови, и он оборачивает раненый палец комком бумажных салфеток. Каким-то образом палец до сих пор остается частью руки, но уже явно живет своей жизнью. Артем не спешит обрабатывать рану, блуждая по комнате без ясной цели.
Смотря за этими бестолковыми перемещениями, Нина вспоминает, как однажды ее покусала белка. Она училась на втором курсе, и в травмпункт ее
— Акулы? — спросила Нина сквозь слезы.
Врач ненадолго задумался. Этот ответ застал его врасплох. Обычно раненые пациенты покладисты, безынициативны — они дают возможность врачу полностью контролировать разговор и только поддакивают.
— Да. Но знаете, чей еще? — Нина хотела ответить: укус медведя, льва, крокодила. Укус ряда мифологических монстров — например, василиска или химеры. Но врач ее перебил: — Укус человека. Во рту так называемого хомо сапиенс в десять раз больше бактерий, чем у помойной крысы.
Артем стоит у стола и давит стаканом таблетки, как разбегающихся клопов. Получившийся порошок он смахивает в стакан вместе с крошками и другим мусором — в том числе, наверное, и обрезками ногтей, — заливает все это водой и подает Нине. Артем не замечает, что треть жидкости проливается мимо рта, что Нина захлебывается от обильного потока воды, что часть порошка остается на дне. Артем снова заклеивает ей рот и продолжает слоняться по комнате в полной прострации.
Артем ведет себя так, будто пленница в его комнате стала второстепенной или даже третьестепенной проблемой. «Завел себе новую пленницу», — думает Нина. Это первая шутка, возникшая в голове Нины за много недель. Сперва проблемы с Володей — удушье, температура под сорок, ожидание скорой, реанимация, — а потом вот это вот все. Нине даже сложно назвать ситуацию похищением — просто фантазия жестокого шизофреника, в которой она заперта. Нина чувствует, что в горле застрял, кажется, кусочек ногтя. Она сглатывает его, после чего возникает короткое затемнение.
Лена побледнела и немного осунулась: излишняя краснота отлила от щек и прилила к ноздрям. Теперь у Лены огромные воспаленные ноздри, даже не красные, а пунцовые. Ноздри и кончик носа все время в движении, как у многих млекопитающих: они действуют уже почти отдельно от лица. Лену преследует вонь, и это настоящая мания. Лена съехала из коммуналки и решила немного пожить у подруги в свободной комнате, пока не подыщет другое жилье. Квартира подруги находится недалеко от метро «Проспект Ветеранов» — на расстоянии примерно тринадцати километров от предполагаемого источника вони на канале Грибоедова. Достаточно ли далеко? По логике — более чем, но почему тогда вонь ощущается с прежней силой? А что, если гниет и воняет весь Петербург? Что, если под слоями снега и льда происходит процесс разложения в масштабах целого города? Нет, пока Лена не доберется до источника вони, к ней не вернется покой. Лена пытается рассуждать, сопоставлять факты. Когда она ощутила запах впервые? Он заявил о себе сразу и в полную силу или медленно нарастал? Это были слабые нотки тухлятины, с трудом уловимые, как звуки арфы на минимальной громкости, или вонь, резко бьющая в нос? Когда Лена впервые задержалась у холодильника, чтобы проверить, не забыл ли кто из соседей выбросить сгнившее мясо? Лена почти уверена, что этот запах преследует ее как минимум пару недель. Но с появлением Сени он заметно усилился. Как будто именно появление Сени позволило вони окончательно воцариться, захватить власть над жильем. Или дело в шубохранилище Анны Эрнестовны? Может быть, она что-то скрывает? Или другие жильцы? Лена жила в компании трех одиноких мужчин, так что каждый был под подозрением.