Компас черного капитана
Шрифт:
Что за мир таится там, внизу, в этом черном недвижимом провале?..
Здесь, в холодном и безмолвном подледном мире, каждый звук был торжеством жизни. Эхо разносило наши голоса, многократно отражаясь от ледовых выступов, свисающих с голубого потолка.
– Ладно, малышня, давайте работать, – сказал Фадар, прервав наш с Фарри восторженный обмен впечатлениями.
И началась вахта, знакомая каждому шахтеру, но оказавшаяся новинкой для нас – юного циркача и простого деревенского паренька из погибшего Кассин-Онга.
Весь день мы занимались тем, что выбирали из черной глубины
До того дня я и не знал, как же много разной живности обитает под нами. Здесь были и узкомордые, вытянутые, иногда длиною в ярд, хищники, и блестящие сочными, округлыми боками ленивые увальни. Колючие и кожистые, зубастые и нет. Несколько раз мы вылавливали шаркунов, и они разительно отличались от тех созданий, что добирались до поверхности моего мира. Нежно-розовые, мягкие, покрытые сотнями тоненьких вьющихся волосков. Бородач объяснил нам, что это молодняк. Что только зрелые особи обрастают броней и ползут наверх. Шаркунов он попросил сбрасывать в отдельную корзину, чтобы не мешать их с рыбой. Потом они должны были пойти на корм животным, на удобрения для теплиц, ну или же для виноваров. Каждый по-своему распоряжается дарами моря.
Попадалась и совсем мелочовка, но только один раз Фадар выбросил улов. Яростно извивающееся чешуйчатое создание бурого цвета всплеснулось в темных водах и быстро ушло на глубину.
– Это тварга. Ее есть нельзя, – сообщил нам бородач. В следующий миг он уже подхватывал багром большую рыбину.
К концу дня я устал еще больше, чем вчера. Болели исколотые крючками и рыбьими плавниками руки. Ныла спина от постоянных наклонов. А от запаха добычи, неистребимого, тяжелого, раскалывалась голова, и когда последний из ярусов закончился, у меня не осталось сил даже на вздох облегчения.
Весь улов мы сгрузили на специальную телегу, которую вскоре затащили на платформу, и Фадар, закрепив колеса в пазах, дернул за свисающую сверху веревку. Там, наверху, должен был зазвонить колокольчик, чтобы дежурный включил подъемный механизм.
Тросы загудели, заскрипели, и платформа тяжело двинулась наверх, отрезая от нас освещенную площадку монолитом льда. Я вдруг почувствовал страх Фарри и вспомнил, что сегодня нам предстоит пройти посвящение в гильдию Снежной Шапки. Нанести себе на тело ее знак.
Татуировка есть защита, но она же и привязывает тебя к чьим-то законам. К иным порядкам. Она становится немым указателем всей твоей жизни, если ты готов ему подчиняться.
Признаться честно, я никогда не собирался становиться рыбаком, как мой погибший отец. Особенно после близкого знакомства с тем, как на самом деле работают в шахтах. Но после того как татуировка будет нанесена, по всем законам я стану принадлежать гильдии, и вся моя жизнь должна быть направлена на углубление моих знаний. На совершенствование. На становление. И когда-нибудь, возможно, лицо мое украсит синяя вязь, в которой будет играть рыба и плескаться темная вода океана.
Но я знал, что это временно. Что я никогда не посвящу свою жизнь гильдии Снежной Шапки. Надо будет – сбегу. Никто не любит беглых гильдейцев, но и охоту за ними не объявляют. Все можно побороть.
Однако сейчас судьба не предоставила нам выбора. Найвэлу ничего не стоит сдать капитану Бургену меня и Фарри, если мы откажемся подкрепить его легенду об ученичестве. Потому я готов был смиренно принять знак гильдии на своей руке.
Или откуда начинают вить свою паутину эти узоры?
Меня терзала совесть, что из-за компаса и нашего знакомства с Фарри рыжеволосый мальчуган тоже должен принять участь рыбака.
Мы поднимались все выше, и с каждым оборотом ворота там, наверху, страх и отчаяние все больше переполняли моего приятеля.
Фадар молчал, думая о своем. А Фарри едва ли не трясся от непонятного мне ужаса. Неужели ему настолько было страшно? Или корень его паники крылся в чем-то другом? Я внимательно посмотрел на мальчика, чье бледное лицо едва освещали проплывающие мимо фонари. Что скрывается в душе циркача? Почему он так боится? Это всего лишь наколка. Рисунок, скрытый от чужих глаз, если хозяин не хочет его показывать.
Наверху мы узнали, что на шахтах есть и ночные вахты. Когда платформа остановилась, мы встретились с тремя рыбаками, ожидавшими нас.
– Хорошо, – сказал один из них, поглядев на тележку с уловом. – Сегодня лучше, чем вчера.
Фадар кивнул им, и мужчины, выпустив нас с платформы, взошли на нее сами. Один из них махнул дежурному, и тот опять включил механизм.
А мы выбрались на улицу. Уже стемнело, но я сразу увидел огни ледохода, все еще стоявшего неподалеку от рыбацкого поселка. Это расстроило меня. Видимо, где-то в глубине души еще тлела надежда, что Бурген и его люди уйдут прочь, ничего не добившись от местного старосты.
– Идемте, я провожу вас к Эккеру. И пока он будет работать, схожу за ужином. Заодно товарища своего проведаете, – прогудел Фадар.
Мы прошли по утоптанной тропе к стоящему на отшибе дому врачевателя. Чуть пригнули головы, войдя в длинные сени. Здесь на стенах тоже горели фонари, и вдоль были аккуратно расставлены нехитрые инструменты. Лопаты, ломы, метла с ведром.
Проход закончился окованной железом дверью, и после нашего стука она мгновенно раскрылась. На пороге появился коренастый Морренгайм с дальнобоем в руках. Увидев нас, он опустил ствол к полу и знаком поманил внутрь. Так мы оказались во владениях доктора Эккера.