Компромат на кардинала
Шрифт:
Работалось Тоне на «Волга-Фиате» хорошо, отлично, язык и в самом деле ложился на французский легко, вдобавок появилось сколько угодно разговорной практики, когда понаехали молодые итальянские автомобилестроители, и хоть русским сотрудницам пришлось давать подписку в том, что они не будут позволять себе «нежелательных контактов» с иностранцами, все же как-то так вышло, что к сакраментальному «Ти амо» в Тонином словаре прибавилось и «Ти одоро», то есть «Я тебя обожаю», и «Ти дезидеро» – «Я тебя хочу», и даже «Нон ти соно май сентито!», что означало: «Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой!»
Увы, это пылкое уверение, как и сама задумка о совместном российско-итальянском автомобильном проекте, однажды лопнуло, как два больших, роскошных, мыльных пузыря. Предмет Тониных
Книжка называлась высокопарно и уныло: «Un songo della ragazza profeta» – «Сон вещей девы», и если Тоня взялась ее прочесть, то не из особого какого-то интереса – фантастику она вообще не любила. Во-первых, не хотелось забыть без практики язык, а во-вторых, все мы иногда не можем удержаться, чтобы не потрогать языком больной зуб!
Первые страницы Тоня читала с усилием; потом обнаружила, что книжка увлекла ее всерьез. Наверное, потому, что героиня тоже страдала от разбитого сердца. Ее возлюбленный был сущей тряпкой как в бытовом, так и во всех других смыслах, хотя привлекал даму своим недюжинным умом и тонкостью натуры. Кроме того, общеизвестно, что женщины любят ушами, а уж такого словоблуда, как этот Андреа, было не сыскать! Он щедро вливал сладкий яд в ушки своей дамы, но при этом совершенно замучил ее своей нелепостью. От глубокой тоски и сексуальной неудовлетворенности у героини – простодушной дурочки Симонетты – так обострились умственные способности, что она открыла способ путешествия во времени – и ну шататься по всяким эпохам и странам, пытаясь найти забвение в объятиях самых разных мужчин!
Познания у Козимо Делла-Бьянка в области этнографии и истории оказались богатейшие. Эффект присутствия он умел создавать лихо! У Тони было такое ощущение, будто не героиня романа, а она сама пыталась соблазнить самого Генриха IV, участвовала в чудачествах Лоренцо Великолепного во Флоренции, была изнасилована во время разгрома римлянами святилища друидов в Британии, сражалась при взятии Палермо гарибальдийской «Тысячей», сидела на балконе Колизея, когда там бились гладиаторы, едва не погибла вместе с затопленной Атлантидой, разгневавшей богов, – и почти удостоилась чести сделаться очередной женой Ивана Грозного (Ioann Terribile), о котором Козимо Делла-Бьянка писал с религиозным восхищением истинного римлянина, а значит, ненавистника всех и всяческих демократов, начиная от гракхов местного розлива и кончая предателем и клеветником Андреем Курбским.
Тоню, которая и сама-то страдала имперскими амбициями и вообще питала слабость к тиранам, восторженное описание Грозного просто-таки доконало и преисполнило братской любовью к неведомому Козимо Делла-Бьянка. Уже с пятого на десятое прочла она окончание приключений неразборчивой Симонетты, которая поняла, наконец, что от добра добра не ищут, утверждение «бьет – значит, любит» – спорно, противозачаточные средства – великое достижение цивилизации, а питаться лучше из супермаркета и китайского ресторанчика на Пьяцца дель Фьори, чем мамонтятиной, собственноручно зажаренной на костре. Укрощенная Симонетта сломала машинку для хроноскачков и воротилась в объятия своего ленивого интеллектуала. А Тоня открыла новый документ в своем ноутбуке, напечатала в правом верхнем углу: «Козимо Делла-Бьянка. СОН ВЕЩЕЙ ДЕВЫ», ниже присовокупила скромненько, девятым кеглем: «Перевод с итальянского Антонины Ладейниковой» – и с отвагой христианской мученицы, вступающей в клетку с голодными львами, впервые в жизни взялась за перевод художественной прозы.
Ее сочинения в школе всегда хвалили, письмами зачитывались подружки, да и вообще – не боги, нет, не боги обжигают эти самые горшки в целлофанированных переплетах и мягких обложках, которые во множестве навалены на прилавках
Перевод и в самом деле пошел на диво легко, может быть, потому, что Тоня не особо увлекалась точностью, а как бы пересказывала в собственном, чуть ироничном и резковатом стиле сюжет Козимо. Уже через две недели работа была закончена. Тоня отправила перевод в одно из самых бойких столичных издательств и, в качестве психотерапии внушая себе, что все это чепуха и толку никакого не будет, принялась ждать результата своей авантюры.
Что-то, видимо, сместилось там, в звездном небесном узоре! Именно в этот момент издательство задумало выпустить новую серию книг современной зарубежной фантастики, и Тонин труд угодил в десятку. Тираж был невелик, тысяч пятнадцать, гонорар переводчице заплатили чисто символический, сам Козимо тоже получил какую-то ерунду – моральное удовлетворение было куда более значительным. Однако история на этом не кончилась. Случилось так, что именно эту книжку от нечего делать купил какой-то француз, профессиональный переводчик с русского и вообще любитель фантастики. Тоня потом с ним пообщалась. Француз уверял, что итальянский вариант «Сна вещей девы» не произвел на него никакого впечатления, но русский перевод открыл совершенно неведомые грани творчества Делла-Бьянка. Короче говоря, француз перевел Козимо для издательства, в котором сотрудничал, не с языка оригинала, а с Тониного перевода. Почему-то во Франции книжка имела немалый успех и с тех пор не раз переиздавалась.
Козимо оказался человеком признательным. Он по жизни очень даже не бедствовал, а потому щедро делился с источником своего триумфа гонорарами, завязал с Тоней оживленную переписку, так что вскоре она была в курсе всех его любовных, семейных и творческих дел, но тон его писем постепенно изменился, в них появились нотки осуждения себя за увлечение фантастикой, а вскоре эти нотки слились в мощный хор анафеме самому себе за то, что занимался таким богопротивным делом. К Тониному изумлению, Козимо не в шутку ударился в католичество. Все итальянцы в той или иной степени религиозны, однако Козимо метнулся на путь духовного перевоспитания как-то слишком внезапно. Теперь он писал некий трактат об истории папства и в письмах своих прозрачно намекал, что перевод будущей книги наверняка имел бы в России колоссальный успех. Тоня вежливо высмеяла эту идею. Козимо обиделся и писать перестал, однако денежки за непрерывно переиздававшийся «Сон» от него продолжали приходить исправно, а теперь вдруг – новое письмо и эта сказочная, фантастическая поездка в Нант! Видимо, Козимо решил на некоторое время опять сойти со стези праведника на путь греха. Какое счастье!
К Тониному изумлению, оформление всех документов прошло с баснословной легкостью и быстротой. Оставалось только решить, куда девать на время поездки Катюху. И тут случилось новое чудо. Виталий, вопреки обыкновению, не заартачился, не начал качать свои бывшие супружеские права, не ринулся спрашивать совета у мамаши, а радостно согласился присмотреть за дочкой и даже поклялся, что дважды в неделю будет водить ее в школу бальных танцев и оплатит уроки. Поскольку Тоне предстояло отсутствовать всего-то десять дней, выходило, что Виталику придется пострадать всего лишь три вечера – не такой уж тяжкий труд!
Словом, все шло как по маслу, и если бы Тоне не вдарила вдруг моча в голову, если бы она ни с того ни с сего не задумала продлить свои богоданные каникулы еще на один день, не обманула Виталия и не потащилась бы в тот вечер в «Рэмбо», может быть, ей и не пришлось бы на собственном опыте проверять старинную мудрость: «Смерть всегда за плечами, следит за нами!»
Главное дело, почему это аукнулось в Нанте? Почему именно там, средь шумного, так сказать, бала, вернее, семинара? Ну невозможно, невозможно же поверить, что за ней гнались от самого Нижнего Новгорода и что тот человек (даже в мыслях Тоня не могла назвать Леонтьева как-то иначе, особенно тем словом, которым только и следовало его называть) оказался всего лишь случайно жертвой, а на самом деле бесшумная, смертельная, внезапная пуля предназначалась именно ей?!