Комсомолец 3
Шрифт:
Уже решил, что разгуливать по тёмным закоулкам Зареченска в будёновке и с обрезом в руках — занятие не для меня. Я и в прошлой жизни не считал себя адреналиновым наркоманом. Ну а теперь, оказавшись в теле щуплого первокурсника, подавно не видел возможным изображать защитника всех обиженных. «Всё, — обещал сам себе, — сделаю пять выстрелов, обрез и будёновку утоплю в пруду. И больше никаких подвигов! Прощай герой боевиков — здравствуй простой студент Зареченского горного института Александр Усик. Ну… или не очень простой. Если этот гадёныш Попеленский меня не подведёт. Впрочем, на Феликсе свет клином
Виктор Феликсович Попеленский не «ступил». Это я узнал в пятницу, перед практическим занятием по высшей математике. Достаточно мне было лишь услышать от Феликса: «Здравствуйте, Александр». Не «Усик», не «студент» и уж подавно не «бэздарь» — уважительное обращение «Александр» никак не вязалось с прежним отношением Попеленского ко мне. И это тут же улучшило моё настроение, заставило задвинуть на задворки сознания те планы, в которых я собирался добиться поставленной цели в обход Феликса.
Странность в поведении доцента почувствовали все студенты-первокурсники, услышавшие обращённое в мой адрес приветствие. Они замолчали — с удивлением смотрели на преподавателя; гадали, какую каверзу он придумал в этот раз, чтобы «поставить на место бэздаря Усика». Вот только не дождались ничего интересного. Попеленский выглядел растерянным, задумчивым, заторможенным. Будто витал мыслями в облаках. Никто не понял причину странного поведения Виктора Феликсовича — никто, кроме меня.
Феликс поставил портфель на стол — окинул взглядом аудиторию. Всем своим видом он намекал на то, что не настроен на общение со студентами. При этом то и дело посматривал в мою сторону, нетерпеливо постукивал ногтями по столешнице. Он молча разглядывал студентов (те неторопливо разбредались по аудитории, занимали свои места за столами), явно чего-то дожидался. Сунул руку в портфель, вынул стопку листов. Отобрал нужный. Поманил к себе Свету Пимочкину — велел комсоргу переписать на доску задания.
— Никто не выходит из аудитории! — сказал Попеленский, когда в главном учебном корпусе института прозвучал звонок к началу очередного занятия. — На доске десять заданий. Это работа для вас на ближайший час. Времени на разговоры у вас нет. Так что я не советую отвлекаться. Если у кого-то возникнут вопросы — попридержите их до моего возвращения. Я буду отсутствовать не больше десяти мину. Хотя вопросов по примерам быть не должно, если вы внимательно слушали мои лекции. Приступайте к работе, студенты.
Виктор Феликсович посмотрел на меня: без насмешки или угрозы во взгляде — ласково, по-отечески.
— А вы, Александр, пойдёте со мной, — сказал он.
— Куда? — спросил я.
— Увидите, — ответил Попеленский. — Да, и вещи свои прихватите. От выполнения этой самостоятельной работы я вас освобождаю.
Я заметил встревоженный взгляд Светы Пимочкиной, когда убирал тетрадь в сумку. Комсорг вопросительно приподняла брови — интересовалась, что задумал Попеленский. Я покачал головой — соврал, что не знаю о намерениях Феликса. Вспомнил недавний разговор со Светой. Пимочкина подошла ко мне вчера перед занятиями — выясняла, как повлияло на наши с ней отношения появление в её жизни Гомонова. Выглядела она виноватой, заискивающе заглядывала мне в глаза. Заверил её тогда, что мы «останемся друзьями».
Феликс прикрыл за моей спиной дверь, напоследок грозно пробежавшись взглядом по склонённым над тетрадями головам притихших студентов. Резко развернулся, кивнул головой (призвал меня следовать за ним), решительно и торопливо зашагал по пустынному коридору. Ничего мне не объяснял, но и не подгонял. Изредка оборачивался — посматривал, не отстал ли я. Достал на ходу из кармана пачку сигарет «Прима». Вертел её в руке, просыпая крошки табака на пол. Заострённой бородкой указывал себе и мне направление пути. Куда идём, я не спросил: Попеленский следовал в сторону кафедры высшей математики, ни на шаг не отклонялся от курса.
Моя догадка подтвердилась: Виктор Феликсович остановился у входа на свою кафедру. Он стиснул в руке пачку сигарет, придирчиво осмотрел меня с ног до головы (будто рассматривал невесту, которую намеревался представить родителям). Я не понял по его взгляду, остался ли Феликс доволен увиденным (производил ли я нужное для его целей впечатление). Но замечаний мне Попеленский не сделал. Лишь поддался совершенно не свойственному его обычному поведению порыву — поправил мне воротник рубашки. Распахнул передо мной дверь, посторонился. Жестом пригласил меня войти в кабинет.
В воздухе комнаты летали клубы табачного дыма (будто здесь недавно курила рота солдат) — нехотя двигались в сторону приоткрытой форточки. Со стен на меня с портретов взглянули бородатые учёные (знакомые лица, но имён я не вспомнил). Из-за стоявшего у окна стола выбрался седоволосый профессор (тот самый, что в прошлом полугодии просматривал мою самостоятельную работу). Профессор не бросился к нам навстречу. Но поприветствовал нас (или только меня?) — кивнул головой. Снял очки, положил их на стол рядом с моей тетрадью. Заморгал, будто настраивал зрение.
Феликс слегка подтолкнул меня в спину.
— Это Александр Усик, мой лучший ученик, — сказал он, когда мы приблизились к профессору.
Феликс похлопал меня по плечу — на манер Паши Могильного.
Профессор прищурился.
— Где-то я вас уже видел, молодой человек, — сказал он, вглядываясь в моё лицо. — Ах, да!..
Хмыкнул, бросил ироничный взгляд на Попеленского.
— А это заведующий нашей кафедрой, — сказал Феликс, — профессор Самуил Яковлевич Перельман.
Он сделал вид, что не заметил упрёк во взгляде Самуила Яковлевича.
Профессор снова взглянул на меня. Не глядя, отодвинул от края стола заполненную папиросными окурками пепельницу.
— Александр… — заговорил Перельман. — Простите, как вас по отчеству?
Он указал на меня дужкой очков.
— Иванович.
— Александр Иванович, — сказал профессор. — Виктор Феликсович мне рассказал, что…
Перельман выдержал паузу, будто подбирал в уме правильные слова.
— …в шутку предложил вам решить интересную задачу.
Стрельнул взглядом в Попеленского, который подкуривал сигарету.