Комсомолец
Шрифт:
Мои слова не возымели никакого эффекта: пёс и не думал успокаиваться. Я махнул на него рукой, подошёл к двери погреба. Взглянул на уходившую вниз под крутым углом лестницу. Попытался вообразить, как именно Каннибал спускал туда своих пленников. И как буду я спускать по ней Каннибала. Понял, что точно не понесу Жидкова вниз на своём плече: так и собственную шею сверну. «А как я со сломанной шеей дотащу до общаги чемодан?» Улыбнулся собственной глупой шутке.
Взглянул на Рихарда Жидкова. Тот перевернулся на бок, следил за мной. Я увидел в его глазах отражение своей головы и будёновки. Прикинул, как именно спущу хозяина дома в подвал: для осуществления запланированного разоблачения
— Нет, сучонок. Я понимаю твоё желание хранить дома обрез: все мужики любят играться с оружием. У меня по молодости тоже кое-что припрятано было. Но женщина на цепи — это за гранью моего понимания. Такая мрачная фигня уже ни в какие ворота не лезет. Так что ты точно моральный урод — в этом я теперь не сомневаюсь. Пощады такие, как ты, не заслуживают. И хорошего обращения — тоже.
Я схватил Жидкова за ноги, развернул его животом вниз, подтащил мужчину к двери. Тот задирал вверх голову, чтобы не чиркать по земле подбородком; пытался брыкаться: сгибал ноги в коленях, вилял тазом; громко мычал, силясь принудить меня к диалогу. Этим концертом он смутил даже пса — тот добавил в лай жалобных ноток. Но меня потуги Зареченского каннибала лишь разозлили. Я поленился воздействовать на совесть Рихарда Жидкова добрым словом — отправил свою разношенную туфлю на встречу с его печенью.
Печёночные колики на время отвлекли внимание хозяина дома от моих действий, заставили того сосредоточиться на собственных ощущениях, подарили ему яркие впечатления. Я хмыкнул, вспомнив выражение, что удар по почкам заменял бутылку пива. Подумал: «А что заменяет удар по печени?». Сумел расположить тело Жидкова в нужном мне положении: поясницей на пороге, ногами на верхних ступенях лестницы. Обошёл мужчину по дуге, склонился над его головой, схватил за плечи — подтолкнул тело Жидкова к спуску в погреб.
Зареченский каннибал вновь попробовал сопротивляться, снова неразборчиво забубнил сквозь шарф — угрожал. Но в этот раз его попытка запоздала. Процесс перемещения под землю вошёл в стадию необратимости. Плечи мужчины выскользнули из моих рук. Но продолжили движение относительно порога. Я успел взглянуть на бледное лицо Рихарда Жидкова, на его широко открытые глаза (неужели — испуг?), на тонкую шею с вздувшимися тёмными венами… прежде чем тело хозяина дома исчезло в люке подвала.
Звук от падения человеческого тела на деревянный пол получился негромким, глухим — будто в погреб свалился не человек, а мешок с песком. Хруст костей я не различил. Стоны Каннибала, стоя у двери, едва слышал: их во дворе почти полностью заглушал собачий лай. Я сомневался, что при падении с такой высоты Жидков мог расшибиться насмерть. Но допускал и такую вероятность. «Мёртвые стонать не могут, — рассудил я. — А значит: этот сучонок не подох. Вот и замечательно. Вот и чудесно».
Я сделал полдесятка глубоких вдохов — настраивался на новую встречу с витавшими в погребе ароматами. Вынул из кармана платок, проделал с ним то, ради чего и таскал его в кармане уже второй день: соорудил повязку себе на лицо — на манер американских ковбоев. Дышать сквозь ткань стало труднее, но запашок нафталина показался приятным и родным. Поправил будёновку, вспомнил, как разглядывал своё отражение в зеркале — испробовал такой наряд ещё в общаге, когда прикидывал способы прятать от чужих взоров свою физиономию.
Прихватил топор, спустился в погреб. Нашёл там Рихарда Жидкова лежащим в позе зародыша (зародыша со связанными за спиной руками). Относительно целого — о деревянные ступени лестницы при падении лишь слегка помялось лицо Каннибала, да правое плечо мужчины теперь не казалось симметричным левому (вывих или перелом?). Чуть съехал в сторону шарф, явив на свет часть верхней губы. Жидков без умолку изрыгал на мою голову проклятья — пришлось мне поправить на его лице повязку.
Хозяин дома не умолк, заметив в моей руке топор. Но стал ругаться не так яростно: должно быть, задумался о том, зачем мне в погребе понадобился именно такой инструмент. Судя по блеснувшему в его глазах отчаянию, пришёл он к неверному выводу. Или же предвидел пока скрытое от меня будущее. Я нахмурился: подземелье вернуло мне мрачное настроение. В голове завертелись мысли о том, что «теперь уже точно назад пути нету». Я сплюнул себе под ноги залетевшую в рот паутину, направился в «комнату» за стеллажами.
Женщина встретила меня уже знакомым жалобным бормотанием.
— Не надо! — твердила она. — Пожалуйста, не надо!..
В прошлый раз при встрече с пленницей Каннибала я прикрывал лицо платком. В этот — прятал нижнюю часть лица за ним же. Поэтому не переживал, что женщина в будущем меня опознает (что она увидит при таком освещении?). Узнает ли меня Жидков, я не очень-то переживал: не рассчитывал на встречу с ним в будущем. Да и Каннибал меня не видел без будёновки — если и опишет мою внешность милиции, то не с фотографической точностью. Так что шансы сохранить своё инкогнито я находил немалыми, хотя и далеко не стопроцентными.
— Спокойно, — сказал я. — Попробую тебя освободить.
Жестом призвал женщину успокоиться.
— Не надо! Пожалуйста, не надо!..
Я вздохнул, покачал головой.
— Всё хорошо. Всё будет хорошо. Я тебя не трону.
Подошёл к кровати — пленница задрожала. Слышал, как постукивали её челюсти. Они словно выбивали ритм на фоне мелодии из стонов Рихарда Жидкова. Я прикоснулся к цепи, что ограничивала женщине свободу: той её части, что примыкала к металлической скобе на стене. Не очень толстая. Но разорвать её голыми руками я даже не надеялся (вспомнил, как похожая цепь выдерживала мощные рывки охранявшего двор пса). Что было сил, дёрнул за скобу — та не заметила моих усилий: не пошатнулась.
«Чтобы выдернуть её из стены, понадобятся трос и грузовик, — произнёс я мысленно, чтобы не пугать женщину. — А вот троса-то у меня нет. Досадно».
Повертел в руке звенья цепи.
Потом взглянул на женщину — туда, где под её подбородком пряталась тёмная полоса ошейника.
Пленница Каннибала смотрела на меня поверх коленок, бормотала «не надо» и выстукивала зубами монотонный ритм.
«Досадно, — повторил я. — Ну, да ладно. Значит… будем рубить».
Отбросил с ложа заменявшее перину грязное тряпьё — оголил доски. Выждал, пока разбегутся по сторонам букашки-таракашки. Осмотрел творение неизвестного мастера: кровать явно сколачивали «спустя рукава», не позаботившись даже ошкурить древесину. Проведёшь по такой поверхности задом — превратишь свои ягодицы в спину дикобраза. Да и щели между досками остались местами с палец шириной. То здесь, то там торчали шляпки небрежно вколоченных гвоздей.
Однако для меня эти факты мало что меняли. Спать или даже просто лежать на этом сооружении я не собирался — ни сейчас, ни потом. Я уложил цепь туда, где доски ложа подпирались столь же грубо отёсанной ножкой кровати. Налёг на это место всем своим весом (не слишком большим) — проверил, не развалится ли от моих действий кровать. Решил: выдержит. Перехватил поудобнее топорище. Лихо размахнулся, чиркнув по потолку, и ударил лезвием топора по металлическим звеньям.
Звон раздался громкий.