Комсомолец
Шрифт:
– Не может быть! – притворно ужаснулся Аверин.
Он всплеснул руками.
– Поверьте умному человеку, юноша.
– Э-э-э… мы требуем объяснений! – сказал Славка. – Как же нам быть?
– Парни, рубите головы дракону одну за одной, – заявил Могильный, – чтобы за каждую получить на чашу весов по гирьке. А лучше… оставьте бедное животное в покое. Используйте для завоевания сердца женщины поход в кино, молочный коктейль и шоколадные конфеты (ни в коем случае не одновременно!). Они добудут для вас столько же гирек, сколько и три срубленные драконьи
– Все ясно, учитель, – сказал Аверин. – Благодарим за науку.
Он отсалютовал Пашке воображаемым мечом – должно быть, тем самым, которым собирался рубить головы дракону.
– Надеюсь, мои слова помогут вам избежать налога на бездетность, – сказал Могильный. – Нет, я не шучу. Считаю неправильным отдавать ни за что ни про что кровно заработанные. Как, кстати, продвигаются твои дела со Светкой Пимочкиной?
– А то ты не знаешь.
Славка взглянул на меня, нахмурился.
– Ольга мне по секрету сказала, что папа Пимочкиной вот-вот станет большой шишкой в горкоме: мол, все уже решено, для нового назначения ждут подходящую дату.
– Да что мне ее папа? – сказал Аверин.
Вздохнул.
– Нет, тут ты не прав, – сказал Пашка. – Папа жены – это важно. Тесть на хорошей должности – это залог благополучия твоей семьи.
Славка махнул рукой.
– Какой тесть? Пимочкина – хорошая девчонка…
Аверин улыбнулся, будто что-то вспомнил.
– Она мне Тосю Кислицыну из «Девчат» напоминает, – сказал он.
– Совсем не похожа, – сказал Могильный.
– Я не про внешность говорю, – ответил Славка. – Светка такая же… шебутная. Я «Девчат» в прошлый раз еще до армии смотрел. Если бы этот фильм снова показывали в кинотеатре, с удовольствием посмотрел бы снова.
Пашка пожал плечами.
– Так смотри на свою Тосю-Свету, – сказал он. – Хоть каждый день – всю жизнь. Кто тебе мешает? Ты у нас геройский парень. В количестве гирек на правильной чаше весов любому из нас фору дашь. Ольга говорит: девчонки говорят о тебе чаще, чем о других.
– Говорят… Слышал я, о ком она говорит.
– Кто?
– Пимочкина, – сказал Слава. – Ты из-за своей Фролович вообще ничего вокруг не замечаешь. Герои сейчас не в моде, чтоб ты знал. Девчонкам теперь или смазливых Делонов подавай. Или…
Аверин замолчал, не договорив; снова взглянул на меня.
– Или кого? – спросил Могильный.
– Или вот таких, как Санек.
Староста наклоном головы указал на меня.
Я видел, что он злится. И даже понимал причину его злости. В прошлой жизни меня бы тоже обидела и разозлила подобная ситуация: если бы мне (высокому, атлетично сложенному красавцу!) женщина предпочла какого-то мелкого и невзрачного субъекта. Странно, что Аверин еще не пытался меня запугивать и «ставить на место». Я бы, вполне вероятно, именно так на его месте и поступил: никогда не страдал идеями всеобщего равенства и всепрощения.
Пашка посмотрел в мою сторону, оглядел меня с ног до головы – точно только сейчас впервые заметил.
– Сашок-то тут причем? – спросил он.
– При том! – сказал Аверин. – Светка кружит вокруг него с утра до вечера, как пчела над цветком. «Саша то, Саша это…» Только и слышу от нее: «Саша, Саша, Саша»!
Он скривил недовольную мину.
– Не обижайся, Санек, но у меня уже челюсти сводит, когда я слышу твое имя – будто кислое яблоко надкусываю. И чем только ты привлек ее?! Ума не приложу!
– Дело попахивает дуэлью, – сказал Могильный.
Я видел, что Пашка пошутил. Но Аверин в его словах шутку не заметил.
– А я бы и вызвал его! – сказал Славка. – Как тот Пушкин Дантеса. Если бы это хоть как-то помогло.
– Считаешь, не поможет? – спросил Павел.
Он постарался задать вопрос серьезным тоном. Но его глаза весело блестели.
– А!..
Староста в сердцах отмахнулся.
– Только хуже станет, – сказал он. – Светка – она… не такая, как все. Говорю же: она особенная, не как та Королева. Заработаю у нее кучу гирек. Только не на ту чашу.
– Мужики, – сказал я. – Хочу внести ясность в вашу дискуссию. На руку и сердце Светланы Пимочкиной я не претендую. Совсем не претендую. И на ее папу в горкоме – тоже. Хотя признаю: Пашка прав. Тесть – горкомовская шишка – это очень полезный атрибут семьи. Но я – пас. Честное слово. Уж лучше стану платить налог на бездетность.
Не уверен, что Аверин и Могильный поняли, о чем я им сообщил.
Потому что парни смотрели на меня с таким удивлением на лицах, будто я – внезапно заговорившая собака.
– Голос прорезался, – сказал Пашка.
– Ага, заговорил, – согласился с ним Слава. – Выздоровел?
– Все нормально у меня с горлом, – признался я. – И было, и есть. Все из-за той дурацкой гитары. Притворялся, чтобы меня не заставляли петь. Не люблю быть в центре внимания.
Аверин и Могильный взглянули друг на друга, потом вновь скрестили взгляды на моем лице.
– Обманывать товарищей нехорошо, – сказал староста.
Я услышал в его голосе нотки обиды.
– Ни один товарищ от моих действий не пострадал, – сказал я. – Из-за этой вынужденной мистификации страдать приходилось только мне. Это в меня вливали всякую горячую гадость. Трижды язык обжог! А вкус гематогена уже преследует меня во сне.
– Славка бы с удовольствием оказался на твоем месте, не пожалел бы свой язык.
– И гематоген я люблю.
– Кто ж знал, что Пимочкина так отреагирует на мою болезнь.
Я развел руками.
– Нет, значит, ты все это время морочил нам голову? – спросил Могильный.
– Ну… простите, – сказал я.
– «Простите» не отделаешься, – заявил Пашка. – Будешь играть для нас на гитаре.
– Говорю же…
Могильный жестом заставил меня умолкнуть.
– Не здесь, не в колхозе, – сказал он. – Принесу гитару в общагу. Родители мне ее на окончание школы подарили, взамен той, что разбил младший брат. Принесу, принесу! Все равно она валяется у меня дома без дела. Будешь петь нам по вечерам Высоцкого. Ну и… что ты там еще знаешь? Правильно говорю, Славка?