Комсомолец
Шрифт:
Отъехал от общежития, вышел на четвертой по счету остановке. Решил не пользоваться ближайшими к моему корпусу таксофонами (из осторожности: не хотел засветиться перед правоохранительными органами). Прогуливался по проспекту Ленина. Дожидался, пока наговорится по телефону немолодая женщина. Та о чем-то увлеченно щебетала, заставляла меня мысленно проговаривать: «Скорее бы у тебя монеты закончились». Мои молитвы возымели действие. Женщина нехотя повесила трубку, покинула кабину с недовольной миной, что-то бормоча себе поднос. Зашагала в противоположную от меня сторону.
Я быстрым шагом рванул
Не чувствовал волнения, только брезгливость: неприятно было пользоваться телефоном после той пропахшей мерзкими духами тетки. Услышал гудки, украдкой огляделся по сторонам. Люди толпились на автобусной остановке, метрах в сорока от меня. Возле таксофона не бродили даже бездомные собаки (странно, но я их пока в Зареченске шестьдесят девятого года и не встречал). Кашлем прочистил горло, будто готовился сделать сообщение для прессы. Дождался, когда гудки сменились мужским голосом – тихим, будто абонент находился на другом конце земного шара. Выслушал обрывки фраз, убедился, что дозвонился, куда хотел.
– Здравствуйте, – произнес я громким голосом, надеясь, что докричусь до абонента. – Говорит Сергей Михайлович Шолохов, проходчик с шахты «Юбилейная». Хочу сообщить об убийстве.
– …
– Когда произошло? Недавно. Тело еще не остыло.
– …
– Чье тело? Понятия не имею: издалека наблюдал, не разглядел.
– …
– Конечно, скажу, где это произошло. Записывайте адрес: улица Александра Ульянова, дом тридцать восемь. Там проживает Жидков Рихард Львович. Я собственными глазами видел, как этот мужчина убил человека. Труп он закопал на грядке под окнами своего дома.
– …
– Откуда я знаю? Говорю же: видел, как он прятал тело!
–..!
Я потряс трубкой, слышимость в ней не улучшилась.
Подумал: «Может, стоило все же бросить монетку?»
– Точно вам говорю: он убил и закопал человека!
– …
– Повторяю адрес: улица Александра Ульянова, дом тридцать восемь. Жидков Рихард Львович. Информация точная. Высылайте наряд.
– …
– Почему я не пришел в милицию? Боюсь мести со стороны преступника. У меня трое детей! Кто будет их кормить, если меня зароют на той же грядке?
– …
– Обязательно напишу! Как только вы арестуете Жидкова, так сразу же приду и напишу заявление.
– …
– Что вы за люди? Причем здесь я? Не я вам нужен! И неважно, откуда я звоню. Ищите труп, товарищи! Произошло убийство, понимаете? Человека убили! И зарыли на грядке под окнами дома Рихарда Львовича Жидкова, точно вам говорю. Копайте там, не ошибетесь.
Глава 10
Я не верил, что советская милиция среагирует на мой звонок должным образом. Понимал, что органы правопорядка не отправят сотрудников с лопатами к дому «безобидного» гражданина (возможно, еще и ветерана). Скорее всего, посчитают мой звонок хулиганством. С меньшей вероятностью – отправят к Жидкову участкового. Но я не помнил (да и не знал раньше) милицейские правила конца шестидесятых годов. Потому решил, что несколько звонков дежурному не помешают: они мне почти ничего не стоили (всего-то по два пятикопеечных билета на автобус за каждый звонок). Разоблачением Каннибала я собирался заняться лично и в ближайшие выходные. Пока же решил побаловаться анонимными сообщениями: а вдруг…
Звонки в милицию я повторил еще дважды. Прокатился на автобусах в четверг и в пятницу к таксофонам на разных участках проспекта Ленина. И даже вытирал с телефонных трубок свои отпечатки пальцев – вот к чему привел просмотр детективных сериалов в прошлом (а точнее – в будущем). До выходных я успел посетить занятия и лекции по всем предметам, по которым зимой предстояло сдавать зачеты и экзамены. Пришел к выводу, что серьезно зубрить мне придется только историю КПСС и немецкий язык. Все остальное я либо неплохо помнил, либо не сомневался, что вспомню, если просмотрю конспекты лекций. Разве что придется подкорректировать свои знания истории: уточнить, кого именно сейчас считали героями, а кого – злодеями.
И еще наметились трудности с высшей математикой. Но не с самим предметом – с преподавателем. Феликс оказался тем еще злопамятным засранцем. Будь сейчас девяностые, нацепил бы на себя шарф футбольного болельщика (в те времена болельщиков приравнивали к стихийному бедствию), подстерег бы Попеленского в подворотне да расквасил бы ему нос. Потому что доцент явно потерял из виду берега. В пятницу после простенькой самостоятельной он не глядя перечеркнул мои решения, обозвал меня «бэздарем». Феликс повысил голос, чтобы его слова услышала вся группа, и заявил: на его занятиях с моими жалкими знаниями делать нечего. Сказал, что он преподает математику для студентов, а не для учащихся начальной школы.
– Нет, но Феликс все-таки гад, – попытался во время перемены подбодрить меня Пашка Могильный.
– Э-э-э… ты не переживай, Санек, – принялся меня утешать Аверин. – До зачета времени еще полно. Всякое может случиться. Авось, перебесится.
– А я тебе говорила, Усик, – сказала Фролович. – Что тебе стоило перед ним извиниться?
Мне пришлось бы здорово поволноваться из-за неадекватного поведения математика, будь я семнадцатилетним юнцом. Но с высоты прожитых лет знал: решить можно любой вопрос, нужно лишь приложить должные усилия и действовать правильными методами.
Попеленский мог сколь угодно считать себя важной птицей, но в институте существовал еще и административный ресурс, который можно было привлечь для решения моего вопроса (важно было задействовать его вовремя). Да и партийные органы сейчас имели немалый вес, можно было зайти и с этой стороны. А доказать свой высокий уровень знаний я смогу перед любой комиссией, в этом я убедился, полистав найденные у Комсомольца книги. Но все это – позже. Пока же надеялся, что Феликс перебесится.