Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)
Шрифт:
— А что это за колоды в изгороди?
Сеньор Кайо кивнул на серые с отверстиями колоды, замурованные в желтые камни изгороди.
— Эти-то? — спросил он. — Колоды и есть, иначе — ульи.
Пчелы вползали и выползали из отверстий ульев, вползали медленно, с усилием, а оттуда появлялись освобожденные, готовые к новому полету. Сеньор Кайо добавил:
— Смотрите, какие трудяги.
Он взял роевню и вытряс ее, несколько раз постучав краем о землю. Из корзины высыпался рой и, черный, копошащийся, сгрудился на тряпице. Несколько пчел поднялись и,
— Пускай, не трогайте их!
— Не трогайте, елки! А если покусают?
— Зачем им вас кусать, пчела в рое никогда не кусает.
Виктор изумленно следил за темным комом из насекомых, который точно так же, как только что на суку, медленно, но верно таял. Первые партии пчел, легко передвигаясь по тряпице, забирались в отверстие улья.
— Входят! — сказал Виктор. — Потрясающе.
Сеньор Кайо, наблюдавший за пчелами вблизи, нахмурил седые брови, сдерживая недовольство:
— Входят-то входят, да без охоты.
Осторожно взяв тряпицу за концы, он чуть приподнял ее, легонько подталкивая рой к улью. Несколько пчел проворно поползли по его пальцам, по рукам, забирались на спину, заползали в брюки. Другие сердито кружились над ними. Рафа не успокаивался:
— У вас сзади на брюках дюжина, не меньше, сеньор Кайо!
Сеньор Кайо, склонившийся над тряпицей, искоса глянул на него.
— Какая от них беда? — спросил он. — Пускай сидят, вот пчелиная матка войдет, и они — за ней следом.
Он склонился над роем и продолжал словно сам с собой:
— Без охоты входят, сеньор, без охоты. Не знаю, что с ними сегодня такое.
Все больше и больше пчел взлетало и, жужжа, кружилось меж дубами. Сеньор Кайо обернулся к Виктору:
— Не протянете мне дымарь?
— Вот этот, что курится?
— Он самый, сеньор.
Виктор подал сеньору Кайо дымарь. Тот сказал:
— Ну-ка, сеньор, сами, сделайте милость.
— Я? — испугался Виктор.
— Вы, сеньор, это просто. Поверните его носиком к рою и три раза тихонько дымните, три раза, не больше, — слышите?
Охваченный детской радостью, Виктор три раза неуклюже нажал на мехи дымаря. Рафа захохотал, хлопнув себя по ляжкам:
— Черт побери, ну и физия у тебя, депутат!
Сеньор Кайо сказал:
— Довольно.
Подгоняемые дымом, пчелы заспешили к отверстию. Сеньор Кайо добавил:
— Как дам знак, окажите любезность, дымните еще три раза.
Скоро все пчелы исчезли в отверстии улья, и лишь несколько отбившихся от роя носились кругами как оголтелые. Сеньор Кайо выпрямился, упершись руками в поясницу, потом свернул тряпочку и спрятал ее обратно в карман. Затем он вытряс из дымаря солому и затоптал ее ногами. Поправил берет.
— Ну ладно, — сказал он.
И медленно пошел к сараю. Лали, Виктор и Рафа последовали за ним, обмениваясь впечатлениями. Неожиданно сеньор Кайо замер, наклонив голову, скосив глаза в сторону, — точь-в-точь собака в стойке.
— Стоп, — решительно сказал он. И, не двигаясь с места, тихо добавил: —
Из кучи хвороста, сваленного у сарая, Виктор выбрал палку и подал ему:
— Годится?
— Сойдет.
С неожиданной живостью сеньор Кайо высоко поднял палку и принялся молотить ею по земле в зарослях тимьяна. Потом отшвырнул палку, смеясь, наклонился и поднял двумя пальцами за лапку зеленую ящерицу с размозженной головой. Обернулся и показал:
— Видали? Эта зверушка для пчелы хуже чумы. Куда хуже! Ящерице только дай волю — целый рой слизнет, ничего не оставит.
VI
Сеньор Кайо перевернул лестницу горизонтально и повесил ее на два ржавых гвоздя над полками, а рядом — роевню. Покоробившиеся полки были завалены сморщенными прошлогодними плодами. Густо пахло старыми яблоками и альольвой [16] . В глубине сарая, за полками, было прокопченное помещение, тускло освещавшееся единственным окном, потрескавшиеся стекла заросли грязью и паутиной. Сеньор Кайо сказал с некоторой торжественностью, словно знакомя с человеком:
16
Растение Пиренейского полуострова, 20–30 см высотой, с вяжущими плодами.
— Пекарня. Здесь мы с моей хлеб печем.
Виктор удивился:
— Хлеб? И хлеб насущный тоже делаете своими руками?
— Своими руками, что тут мудреного?
Глаза привыкли к полумраку, и Виктор различил на желтоватой каменной стене рядом с лестницей и роевней, только что повешенными сеньором Кайо, инструменты и сельскохозяйственный инвентарь. Виктор обвел их взглядом и, задержавшись на деревянной щетке с металлической щетиной, спросил:
— А это что?
— Чесалка.
— Зачем она?
— Лен чесать. В прежние времена наши места льном славились.
Виктор, подстрекаемый любопытством, не унимался:
— Это в какие же прежние времена?
Сеньор Кайо поскреб бороду.
— Лет семьдесят тому, никак не меньше. Я еще мальчонкой был.
— И почему же перестали выращивать лен?
— Лен, знаете, по рукам и по ногам связывает. И когда Сиприано отслужил в армии и привез сюда первые яблоньки, мы лен забросили. Кто его знает, в каком это году было! Вот считайте. Сиприано умер в семьдесят первом, а на Пресвятую деву ему сравнялось бы девяносто три.
— Черт побери! — вмешался Рафа. — Тут кого ни возьми — до глубокой старости доживает.
На лице сеньора Кайо отразилось довольство.
— Чего-чего, — сказал он, — а здоровья у нас хватает.
Виктор чуть насмешливо поддел:
— Наверно, от меда — пища богов как-никак.
— Может, и от него, отрицать не стану.
На нижних полках были ссыпаны грецкие орехи. Рафа взял орех, бросил на пол и каблуком раздавил его. Виктор спросил:
— И орехи тоже Сиприано завез?