Кому в раю жить хорошо...
Шрифт:
— Ой, Маня, как мало ты знаешь о своем прошлом! Ты даже не представляешь, как мучают ее вампиры! Разве ты хоть как-то существуешь в сознании, когда оно спит и не видит сны? Его просто нет — и этим все сказано. Ты спишь треть своей жизни, чтобы продлить на земле дни. А земля не спит, она караулит твое тело и твое сознание, и если боль не пугает ее, она даже не скажет тебе об этом. А есть такая боль, как язва, которую вижу я, и вижу, как она убивает землю, а твое сознание глухо и слепо, потому что стоит земле открыть свою рану, ты начинаешь умирать. И она терпит, потому что ее ужас, только ее ужас, а ты гость — временное явление. Недостойный
— А как меня можно выставить из меня самой?
— Не из тебя, а из земли. Спокойно! Если я так решу. Ты смотришь на меня, как частица живой, праведной сущности, я как существо на обгоревший хвост. Я вообще мог всю эту ненужную материю отправить в Небытие сразу, но решил использовать по-другому. И кто мне может запретить? Обгоревший хвост? Простите, но это мое дело, как распорядиться собственным хвостом! Я не могу носить вечно на себе ногти, волосы, струпья ороговевшей кожи, даже если они умеют вопить. Человек ежедневно смывает с себя миллионы микробов, которые тоже вопили бы, если бы я дал им голос. Ты смываешь их всех одинаково, а я выборочно. У меня много глины. С чего мне ее жалеть? Материя сознаний ни бе, ни ме, пока не заземлишь и, как следует, не раскрутишь — она мертвее мертвой. Но если вдохнешь в нее жизнь, она может стать маленьким подобием меня.
Вот зима: снег, сугробы, ураганы, ветер — это я. И маленькая снежинка — это ты. Я Бытие, огромная вселенная, а твое сознание — зеркало, в которое я могу посмотреть на себя и увидеть маленькую снежинку, которая имеет меня в себе. Даже если тебе не нравится, или ты не замечаешь, что я смотрю на себя через тебя, я вполне в это время могу собой любоваться. Но таких снежинок миллиарды. Я не только ты, я еще Вампир, который пьет твою кровь. Ты правильно сказала — красная глина открыла мне самого себя, или то, чем я мог бы стать. И когда смотрю на нее, я с ужасом понимаю, а ведь я мог и не знать, что я способен сеять ужас вокруг себя.
— Путь долог и пространен, но разве понять человеческим умом вечность Бытия? — риторически задался вопросом старик Борзеевич, который подошел, чтобы сообщить, что к прыжку все приготовлено.
Дьявол рассмеялся. Манька сдержано улыбнулась. Вид у него был болезненный, а сам он как никогда рассеянным. В его туманной бессвязной речи не было никакой связи ни с тем, что говорил Дьявол, ни с тем, что занимало Маньку, и вряд ли вообще был в речи какой-то смысл.
— А солому на кой настелил вокруг избы? Не веришь мне? — усмехнулся Дьявол.
Но Борзеич не обратил на слова Дьявола ровным счетом никакого внимания.
— Ты, Маня, сбереги себя, охрани от всего, что могло бы тебя остановить. Там, куда ты идешь, неугасимый огонь открывает врата Бездны.
— А ты-то откуда знаешь? — Дьявол сделал слегка удивленное лицо, с сомнением покачав головой.
— Ворона на хвосте принесла! — ответил Борзеевич, и вынул из-за пазухи книгу.
Манька с любопытством полистала ее. От сердца отлегло: герой назад вернулся живым и невредимым. И душу вернул, правда, наполовину, ибо в подземном царстве ее завербовали и наложили проклятие. Но пролистать до конца не успела: Дьявол взял книгу из ее рук и сунул обратно Борзеевичу.
— Итак, повторим, — потребовал он учительским тоном, не терпящем возражений, когда они шагали к Храму. — Первая заповедь в Аду!
— Возлюби Бога Ада, превыше всех! — поспешно ответила Манька, выученный как по нотам урок. — Не сотвори кумира, тельца, идола и икону, никакого изображения их ни на небе, ни на земле, ни под землей! Интересно, а как правильно любить Бога? Мне казалось, все Бога любят, только каждый понимает его по-своему.
— Последнее, наверное, было лишним, — с сомнением произнес Дьявол, — Богом надо быть в целом, а ты годна разве что выбросить тебя вон. Когда молятся Богу, а поговорить с Богом не хотят. И когда понять не хотят, какой Бог, придумывают и не думают, что Он может сам за себя ответить. Когда начинают в нем человека искать.
— Дьявол, — не выдержала Манька. — Ты у людей Олицетворение Зла. Я-то понимаю, что ты Бог. Но других людей каленым железом не заставишь думать по-другому. Ты видишь перспективу, заглядывая далеко вперед, когда человек предстанет перед тобой, и будет держать ответ. А человек думает о настоящем. И чаще всего, думая о настоящем, он просит о неправедном. И, вместо помощи, ты удивляешь его своей несговорчивостью. Я уж поняла теперь! Я попросила от тебя помощи, а ты мне что? Забей, Манька, от вампира мне одна польза, а от тебя головная боль! И получается, что проще помолить того, кто царит над землей человека. Я бы тоже… помолилась, да молитвы не помогают. У людей Царь то в одну сторону смотрит, то в другую. И у оборотней. А у проклятого и вампира только в сторону вампира. Это подвиг, что люди так долго учились у тебя. Но они уже давно не учатся, и все, что помнят, это то, что сознание обладает бессмертием. Я-то понимаю, но другим не понять твоих проклятий. Как понять, если бессмертие и проклятие, когда сознание становится смертным, понятия несовместимые?!
— Манька, я полностью тебя подержал бы, — сказал Борзеевич, — если бы не исторический факт: Отче Дьявол очень быстро устраивает в думе человека переворот и немногие после его откровений остаются слепы. День сменяет Ночь, а Ночь сменяет День. Я помню времена, когда у человека был День, и помню, как наступила Ночь. Пламя костров вздымалось к самому небу, и вопли последних людей тонули в хоре улюлюкающей толпы. Мертвые не слышали их. Все, о чем они могли думать, это похоть и кусок хлеба на следующий день. Боль в каждом была настолько сильной, что сама мысль, что земля не стоит на трех китах и небо над головой не твердое, ужасала человека.
Какой морок затмил разум человека на тысячи лет?
Миллионы людей внезапно перестали интересоваться культурой, наукой, историей, забыли все, чему их учил Господь Бог. Пусть они думают о своем бессмертии, молятся на костях и прикладываются к мощам, оскверняясь мертвечиной. И прав Дьявол, убивая падаль. Что тебе до них? Радуйся, что Олицетворение Зла открывает тебе Врата Ада, чтобы злобная тварь ушла с твоей земли. Останешься ты живой или мертвой, разве это имеет значение? Ты знаешь, что ты не бессмертна. Но тебе выпал шанс, когда голос твоего сознания может быть услышан.
Это не подвиг, это мужественный поступок во имя себя любимой.
— Вот послушай, о чем говорит мудрый Мастер Гроб. Он знает людей не как я, он знает как ты, но довольно долго. Лучше подумай, почему я могу звездануться, как Бог, а ты, имея частицу божественного «Я» не можешь! То-то и оно! — фыркнул Дьявол. — Если вернешься из Ада, может и тебя клочок земли начнет узнавать. А теперь ответь, хочешь ли ты стать жертвой Небытия?
— Не знаю, — Манька обижено поджала губы.
— С такими мыслями, Маня, в Аду станешь головней. Верить надо в себя! — возмутился Дьявол.