Кому в раю жить хорошо...

Вихарева Анастасия

Манька еще в избах привыкла, что черти умеют становиться похожими на человека, но в виде себя самой, лицом к лицу, потустороннее существо лицезреть не ожидала. И растерялась. Смотреть на себя оказалось не столько неприятно, сколько невыносимо. Боль внезапно нахлынула с чувством обиды за себя и с отвращением к вампиру, который умело и преднамеренно облачил ее в такие… неподобающие одежды. Неуверенный, неряшливый вид, тяжелый стеклянистый отсутствующий взгляд с мутными зрачками, опухшее красное лицо слегка искажено от боли, под глазами мешки, движения отрывистые, слегка угрожающие. Наверное, такая, прилипчиво-убогая, ходила она по дорогам, пугая людей, такой увидел ее Дьявол. И такая она сидела где-то глубоко в подсознании, выставляясь наружу всякий

раз, как только Дьявол уходил из мыслей, предоставляя ее самой себе, на самоистязание.

Это была… не совсем она… Или уже не она…

Благодарение Богу, что вся мерзость не становилась ее одеждой сразу! Трижды был прав Дьявол, когда журил ее за мученичество: такое угрюмое лицо никому не подошло бы. Да, имидж у нее был самый что ни на есть поганый. И ведь нельзя сказать, что она совсем уж не такая: тело ее постоянно что-то роняло, перед кем-то ползало, просило, унижалось, продавалось — так она себя чувствовала, когда разговаривала с человеком, теряясь, заикаясь, не уверенная, что он вообще слушает ее. На сердце стало холодно: с глубокой благодарностью она помянула Дьявола, в надежде, что, вырабатывая невосприимчивость к издевательствам, он хоть чуть-чуть сделал ее другой. Но кто знает, изменилась ли она, если прежняя стоит перед нею и она помнит внутри себя каждое движение, переживая это состояние, на которое отзывалась болью и горечью.

Она видела черта со стороны, но будто в себе — и ужаснулась.

И снова почувствовала, что должен был чувствовать черт, будучи ею, ясно вспоминая окаменевшие взгляды людей, отринувших ее. Всеми своими обидами она не могла понять и сотой доли их состояния, когда проходила мимо. Она любила человека с не меньшей заботой, с какой человек начинал презирать ее такую. Она была не больше и не меньше человека, доброта и сердечность не оставляли ее ни на минуту, но боль, искалечившая ей жизнь, и мучители, которые пристраивалась рядом, ужасающие своей бессердечностью, открывались людям как мерзость, еще более пугающая, чем мерзость, которую черт открыл ей. Она вдруг с удивлением поняла, почему честные люди отстранялись сразу: сознание человека не способно выдержать ум земли, открытый темной стороной. Забитая насмерть земля отверзала уста, выдавливая из себя голоса и ее, и ее мучителей, и всех, кто пришел через открытые врата и остался в земле. Они всегда были рядом — тайно, как тать, угрожали, уговаривали и смеялись, затягивая любого в убогую круговерть — время для земли остановилось. Человек не слышал вампиров явно, но его потревоженное подсознание бежало прочь. А нечестный же человек — испытывая внутреннее отвращение, пряча свой страх, не гнушался использовать ее руки, голову, как тот вампир, который благословлял его. Вампиры звали его, нечестивец как бы вступал в сговор с ее врагами, расположивая их к себе именно соучастием в преступлении. Да, ему странно везло, тогда как другие, не умеющие быть неблагодарными, умирали вместе с нею.

Получалось, что у нее никогда не было рядом ни одной доброй души…

Манька уловила в себе неприятное чувство, будто черт угрожает ей… Слишком ассоциации не вязались с его раболепием, будто поверх черта был еще один невидимый образ, который проникал в ум быстрее, чем зрили глаза. Радио работало в полную силу, и черт стал настоящим ретранслятором, генерируя мысленные обращения. Он был ее прошлым, и очевидно, она пыталась вразумить или призвать вампиров к ответу, возвысив голос… Или ее готовили к тому, чтобы объявить одержимой Дьяволом…. — ощущение точно такого же существа пришло из-за спины слева, непрочное, но достаточно плотное, чтобы уловить его в своем пространстве, и память была не своей, чужой, когда нет ни места, ни времени, ни самого факта…

Манька мысленно помолилась за Борзеевича, который вынес на свет божий неизвестно какой давности интереснейший и полезнейший документ. Место за спиной соответствовало подвалу избы-баньки, левому крылу Храма. Там, по определению, вампиры поселяли пограничных чудовищ — древних вампиров.

«Странно, почему зеркало не показывает так?.. — рассеянно подумала она, рассматривая черта — и тут же догадалась: черт развернул ее, усиливая волны противоположной информацией в ней самой, тогда как в зеркале отражение было повернутым: правой стороной она смотрела против правой, левой, против левой, и зеркальное отражение было более или менее нейтральным.

Но люди ее видели именно так.

Выводы привели ее в замешательство.

Имидж полностью зависел от вампира… Но, если это земля вампира, тогда почему она ступает по ней сама в таком неприглядном виде? Почему стала демоном, да еще таким… убогим? Имидж был еще тот!

Самое странное, что, не будучи такой, — она не просила дважды, не навязывалась, не доказывала, — она знала этот образ: каждое утро он возвращал ее в исходное мрачное состояние, как генетическая предрасположенность.

Теперь понятно, как вампиры становились Спасителями в белых одеждах…

Вампир не мог быть не Богом, не Богом он начинал умирать — и полез бы в бутылку, даже если бы Дьявол как-то смог понять его болезнь и принять больного. Не устоял бы…

Из опыта она знала, что черт гораздо правдивее может открыть человека, чем человек, указывая на самые характерные узнаваемые признаки. Выходит, не зря она ненавидела свою неуклюжесть, боялась, что человек не дождется, не поймет, закроется прежде, чем успеет расположить его к себе. Даже она сама вдруг ощутила невероятное желание оттолкнуть черта… В мгновение Манька поймала змею и раздавила голову — не отвела глаз, не отказалась, заставив любить себя и такую. Горсть пепла усыпляла мертвый ум, а ее ум анализировал. Ни мудрости, ни человечности не оставили ей вампиры — она пришла убивать и ограбить, и была убита и ограблена всеми, кто защищал себя и вампира, которому принадлежала ее левая сторона.

«Он где-то там, почти мертв, и я нахожусь среди них!» — догадалась она, уловив в себе, что никогда не мыслила так раньше. Мысль поднялась от земли — качество ее было другим, земля как будто вырвалась из плена. Мысль не пришла и не ушла, она была чистой и ясной, как молния, лишенная плоти, соединив небо и землю, осветив тьму и став ею. Свое новое состояние она отметила лишь вскользь: ее земля не ненавидела, она лишь перекрывала доступ всему, что исторгала земля вампира-души, свидетельствуя о ней. Ложно! Теперь она лишь пожалела, что Дьявол не пригласил ее к себе намного раньше, когда вампир еще не залетел так далеко и высоко. Она могла бы исправить свидетельство земли, которая не знала о ней ничего. Если правда то, что он жил в соседнем селении, то дойти до вампира и Благодетельницы она могла за день, а доехать, так вообще за час: общественный транспорт собирал и развозил рабочих шахты утром и вечером.

И обрадовалась — первый шаг к тому, чтобы вернуть доверие обоих земель был сделан.

— Перебросимся в картишки?! — смущаясь, предложил черт, тасуя колоду карт, будто взял карты первый раз в жизни.

Манька, слегка растерялась, не сразу сообразив, что именно сказал ей черт. Она не играла в карты. Ей это было не свойственно. Примерила фразу на себя: фраза далась с трудом. Но один взгляд на карты — и в голове помутилось, в горле появилась резь. И стало так тошно, будто выпила магнезии.

Манька сразу узнала их по рисунку на рубашке.

«Откуда у него мои карты?!» — мысли лихорадило.

Откуда-то появился животный страх, словно убийца уже нацелился на нее и смотрел в глаза. Вспомнив, что она в Аду, она дала страху волю, не сделав ни одной попытки защитить себя. По крайне мере, так она, может, наконец, встретится со своими убийцами.

Дьявол учил ее открыться, принять, поднять, и вырвать жало ядовитой твари:

«Можно долго гоняться по пустыне за змеями и шарить по норам скорпионов, — сказал он, — а можно лечь, измазав себя кровью и ждать, когда они сами приползут на запах. Как ты найдешь в себе мерзость, если не позволишь ей выйти наружу и поцеловать себя в лобик?»