Конь в пальто
Шрифт:
Эти странности, а затем и остальные, сложились в общую картину слишком поздно, когда на свет появились перчатки и моток скотча. Но пользы от запоздалого прозрения уже не было никакой…
А ведь самый первый предупредительный звоночек прозвучал значительно раньше!
Прошлым вечером Ирина Дмитриевна набрала из своего кабинета домашний номер и предупредила мужа, что задержится допоздна:
– Цитрусовые должны завезти. Придется проследить за разгрузкой и приемкой.
– Мгм, – буркнул Борюсик неопределенно. –
– Что ясно?
– Да все ясно!
– Значит, ясно? – вскинулась Ирина Дмитриевна с яростью лживой женщины, которую пытаются уличить в обмане. – Что именно тебе ясно? Что тебе в твоем долбаном НИИ никак не выплатят зарплату? Или выплатили? За позапрошлый год?
– Нет, пока нет.
– Пока-а-а, – передразнила она ядовито. – И хрен выплатят! Ты же даром согласен штаны протирать! Не способен обеспечить семью, как любой нормальный мужик? Так не устраивай мне сцены ревности! У меня работа, понимаешь, ра-бо-та! И я получаю за нее деньги! В отличие от некоторых.
– Понятно.
Снова никаких эмоций. Или это затаенная обида? Стало вдруг жаль беспомощного Борюсика, утратившего с наступлением рыночных отношений все свои доцентско-кандидатские и просто мужские достоинства. К жалости примешивалось чувство вины. Цитрусы были завезены на рынок значительно раньше и уже реализованы, до последнего мандарина. Сегодня намечалась совсем другая программа. С минуты на минуту в администраторской комнатушке должны были появиться сыны гор, чтобы забрать причитающуюся им наличность, пересчитанную дважды, рассортированную по купюрам и упакованную в полиэтиленовый пакет. Навар Ирины Дмитриевны, обращенный в валюту, запросто уместился в кармашке ее сумочки, но составлял приличную сумму: две тысячи долларов. Было двадцать, стало двадцать две. Первичное наращивание капитала шло по своему непреложному закону: денежка к денежке.
Но деловитый администратор Славина являлась еще и женщиной, стоящей на пороге климакса, поэтому ее загадочную душу согревали не только финансы. Залетные джигиты, домогаясь от нее содействия в скорейшей реализации своего скоропортящегося товара, увивались вокруг Славиной орлами, маняще зыркали, зовуще цокали. Особенно старался тот, кого звали то ли Гурамом, то ли Гиви. Отставив поджарый зад, Гурам-Гиви прижал ее к стеночке, жарко дышал в лицо всеми ингредиентами кавказской кухни, шептал, царапая нежное женское ушко неистребимыми колючками щетины:
– Памагы, да? Такой женьчина, умный, красывый! Вместе дэньга заработаем, слюшай. Гулять станем, шампански-коньяк пить станем. Памагы, Ырочка, памагы, красавыца!..
Она и размякла, превратилась вся в нежную свининку, пускающую сок в предвкушении сладостного мига нанизывания на жесткий шампур. Бросила взгляд на древний плакат своего обожаемого зубастого Кикабидзе. «Па аырадрому, па аырадрому лайнэр прабэжал, как па судбэ-э»… Поправила прическу. Вздохнула и сдалась на милость победителя.
Ирину Дмитриевну даже в жар бросило, когда она вспомнила страстный шепот Гурама-Гиви и невольно сравнила его с вялым голосом Борюсика. Ну нет, такой шанс упускать было нельзя! Подавляя в себе неуместную жалость к супругу, она сухо распорядилась в телефонную трубку:
– На ужин пельмени, они в морозилке. Ветчину трогать не смей – это на завтрак… Не скучай там без меня.
– Да я и не скучаю…
Странный тон, нехороший. Или?..
– Ты что, пьян? – заученно посуровела Ирина Дмитриевна.
– Да выпил немного с одним…
Вот когда прозвучал первый тревожный сигнал, предупреждая: опомнись, Ирка, одумайся. Беги домой, пока не поздно!
Но не распознала она никакого сигнала, только разозлилась, топя в праведном гневе жалость и чувство вины, а заодно мысленно перенося возвращение домой за полночь.
– Немного? – прошипела она. – Я слышу, как немного! Наж-ж-ралс-ся, с-сволоч-чь!
«Тю-тю-тю», – осуждающе заныл зуммер отбоя в ухо Борюсика.
2
Борис Петрович Славин не то чтобы нажрался, но потребил тем знаменательным мартовским днем не так уж и мало.
Юркнув во время обеденного перерыва в ближайший гастроном, чтобы разок – только один разок – «остограммиться» у липкого прилавка, доюркался Борис Петрович в конечном итоге до полного нежелания возвращаться на рабочее место. Тем более что его присутствие или отсутствие там ничего не меняло в материальном плане ни для самого прогульщика, ни для его «НИИЧтоТоТамСтрой».
К двум часам пополудни нездоровое оживление моложавого пожилого мужчины с хемингуэевской бородкой пошло на убыль. Не усталость была тому виной, а полное истощение финансовых ресурсов, поступающих от супруги только под три расходные статьи: проезд в общественном транспорте, обед, сигареты. Экономя, Борис Петрович иногда умудрялся кое-что поднакопить, но на долго ли могло хватить этих жалких грошей? Последняя полуторастограммовая доза, приобретенная в забегальном баре «Минутка», должна была поставить точку на этом мотовстве и разгуле.
Бережно держа в руке пластмассовый стаканчик, Борис Петрович окинул взором три столика, предназначенных специально для малоуважаемых дневных потребителей спиртного. Стульев им не полагалось: нечего тут рассиживаться! Только высокие круглые столешницы – этакие трибуны для высказывания пьяных откровений. Средний столик пустовал по причине блевотной лужи под ним. За левым невразумительно жужжали два крепко вмазавших гражданина, старательно опираясь на стол и на плечи друг друга. Борис Петрович, оказавшись, подобно былинному герою, на распутье, двинулся направо.