Конагер
Шрифт:
— Да черт возьми, парень! — На его лице было написано искреннее огорчение. — Ну зачем тебе скакать, задрав хвост, по всей стране? Ты можешь свить себе гнездо прямо здесь, часть моего ранчо тебе уже принадлежит.
— Я вернусь как-нибудь по весне, вместе с дикими гусями, — улыбнулся ковбой, садясь в седло.
Он помахал Леггету и Мак-Гиверну, который остался теперь один в бараке, потому что Юстон ушел еще раньше.
Прерия кажется зеленей вдали, чем вблизи. Наверное, оно всегда так.
Глава 15
Похоже, он
Он не строил на свой счет иллюзий — твердолобый мужлан, как говорят, ни кожи ни рожи, да и от жизни кое-чего досталось. Его тело испещрено шрамами, и душа тоже. Только и осталось, что мальчишечья мечта о девушке, которую он встретит однажды, да мозоли от тяжкого труда.
Ничего не скажешь, хорош! — думал о себе Кон с горькой иронией. Вот великовозрастный чертов болван. Начитался Вальтера Скотта в желторотом детстве и туда же. Давным-давно пора перерасти всю эту чепуху.
С такими мыслями он ехал на север через прерию, в поисках ветра в поле. Он проверял каждый шар перекати-поля на своем пути, но записок не находил. Ночевал там, где заставала ночь.
Через неделю, так и не найдя ни одного послания, разозлился на себя и взял курс на Плазу. Там, в салуне Каллахана, встретил Чарли Мак-Клауда.
— Ставлю выпивку! — приветствовал его возница.
— Нет. Виски — бродильная жидкость. Выпьешь и начинаешь бродить туда-сюда и сшибать все на пути. Мы с тобой лучше возьмем пива и тихо посидим.
— Судя по тому, что рассказывал Смок Парнелл, ты и без виски все сшибаешь на пути.
— Что, видел его?
— Я его видел последний раз, когда он собирал вещички, чтобы ехать в Монтану. Он сказал, что порядочный бандит не может жить в одном штате с таким типом, как ты.
— Он крутой парень.
Мак-Клауд взглянул ему в лицо.
— Если не ошибаюсь, у тебя за седлом приторочено одеяло. Опять кочуешь?
— У меня лихорадка от перекати-поля.
— И у тебя тоже?
— Что значит «тоже»?
— Такое впечатление, что половина ковбоев в этом штате только тем и занимается, что гоняется за перекати-полем. Кто-то нашел в кусте записку, и пошло-поехало.
Конагер ощутил острое беспокойство.
— Записку? Какую еще записку?
— От какой-то девушки, живущей на севере — вероятней всего, на севере. Она пишет какие-то небольшие стишки или вроде того и привязывает их к перекати-полю. Чего только не придумаешь, когда слишком долго живешь один.
— Откуда известно, что она живет одна?
— Да у нее все записки об этом. Все ковбои к востоку отсюда бьются об заклад, толстушка она или худощавая, блондинка или брюнетка.
— Да у нее небось муж — косая сажень, — усмехнулся Конагер, стараясь скрыть свое разочарование. — Лучше бы ребятам угомониться.
— Ну не знаю. Как бы то ни было, она всех перебаламутила. Если так пойдет дальше, на всех ранчо в округе будет нехватка рабочих рук.
Конагер бессознательно водил пивным стаканом по столу в приливе сильнейшей досады. Ну почему человек не может иметь мечту, о которой знает он один? Да ведь следовало же догадаться, что не только ему попадались эти записки.
— Как далеко к северу находят эти послания?
— Почем я знаю! Говорят, по всему штату. Пассажиры в дилижансе только о том и болтают.
— Перекати-поле катится очень далеко. Дьявольщина! Эта женщина с тех пор могла сто раз выйти замуж да еще и завести пару детей. Как ты узнаешь, сколько лет этим запискам? — Конагер махнул бармену, прося еще пива. — Кстати о женщине с парой детей, — вспомнил он, — как там поживает миссис Тил?
— У нее была трудная зима, как можешь догадаться. Я не говорил с ней уже три, а то и четыре недели. Только вижу, как они всегда машут, когда дилижанс проезжает мимо.
— А что все-таки случилось с ее мужем?
Мак-Клауд пожал плечами.
— Он вез деньги. Она говорила, четыре сотни золотом. Ты же сам знаешь, что так просто деньги не провезешь — если только не проявлять особую осторожность. И все равно что-то случается. Разве мало мы знаем людей, которые однажды уехали и попросту исчезли? Несколько лет назад мы нашли в прерии пустой дилижанс. Лошади паслись у дороги, а возница и два пассажира как сквозь землю провалились. Мы так и не узнали, что там произошло. То ли они что-то такое увидели в поле и пошли поглядеть, то ли вылезли из повозки на крутом подъеме, а лошади чего-нибудь испугались и понесли… Да мало ли что! Долго человек не протянет в прерии без лошади и без воды.
Утром Конагер медленно поехал на восток, проверяя по пути кусты перекати-поля. Ему попадались старые, прошлогодние кусты, и единственную записку, которую он нашел, дождь и снег испортили окончательно.
На четвертый день он увидел на севере тонкий столбик дыма, поднимавшийся, как он знал, над хижиной Тилов, и решительно повернул туда коня. Не проехав и пятидесяти ярдов, обнаружил следы по меньшей мере дюжины всадников, следовавших в том же направлении. Трава только-только начала распрямляться; должно быть, после их проезда не прошло и часа. Придерживаясь низин — хотя какие там низины на этой почти идеально плоской равнине? — поехал по следу, стараясь не привлекать к себе внимания. В высокой траве следы найти трудно, но, похоже, лошади не были подкованы.
— Что ж, малыш, — сказал Кон своему коню, — скипидарь пятки! Придется немного поторопиться.
И, пустив коня галопом, привстал в стременах для лучшего обзора. Вот появился дом Тилов, и там вроде бы все спокойно. Мальчик во дворе рубил дрова; вот он поднял топор, вот опустил… спустя мгновение донесся звук раскалывающегося полена.
Он помчался во весь опор и на всем скаку влетел во двор.
— Лабан, где твоя мама и сестренка?
— Здравствуйте, мистер Конагер! Они на холме собирают зелень. Что случилось?