Конагер
Шрифт:
Эви прошла немного по следу. Похоже, всадники — их было двое, — увидев хижину, остановились и, развернув коней, прислушивались к разговору.
После ужина не прошло и часа. Эви резко повернулась и, подобрав юбку, поспешила к дому. Они могут и сейчас стоять под кедрами, наблюдая за ней. Она почти бежала.
В дверях столкнулась с Лабаном, который вытряхивал сено из своей одежды. Руфь читала газету, оставленную недавними посетителями.
— Что случилось, мама? — воскликнул Лабан, заметив ее тревогу.
Она поколебалась одно мгновение, но сказать было надо.
— Индейцы, Лабан.
В ту ночь она оставила приоткрытым окно, выходившее на загон, и положила рядом с собой дробовик, предполагая, что скорее всего индейцы явятся за лошадьми. Всю ночь до самого утра она напряженно прислушивалась к звукам степи, но ничего, кроме привычного надрывного воя койотов, не уловила.
В ожидании следующего дилижанса Эви тщательно разровняла и утрамбовала земляной пол, а затем нарисовала на нем цветной узор. Еще раз оглядела пестрый «ковер» — так делала ее бабушка давным-давно, на ферме в Огайо. Потом поставила воду на огонь и приготовила обед.
Грохот колес по камням и стук копыт они услышали задолго до появления дилижанса.
Возницей снова оказался Чарли Мак-Клауд, но с дробовиком сидел длинный, сутулый мужчина с грубыми чертами лица и жестким ртом. На скуле у него виднелась ссадина, а под глазом синяк.
— Это Кайова Стейплз, — представил Чарли. — Похоже, он налетел на что-то в темноте.
Стейплз метнул на него яростный взгляд.
— Я сцепился с одним вшивым бродягой, — зло процедил сквозь зубы Кайова. — Но недооценил его. В следующую нашу встречу одними кулаками мы не обойдемся.
— Да брось ты, приятель, — усмехнулся Чарли. — Ты сам виноват. Есть люди, которых нельзя безнаказанно задевать, а ты его задел, и даже слишком сильно. Раскинь мозгами, и ты поймешь, что его трудно винить.
— Я не стану его винить, — отрезал Стейплз. — Я его просто убью.
Дилижанс вез всего одного пассажира, представительного мужчину в черном котелке и костюме. Он неуклюже слез с повозки, потянулся и направился к дому.
— Мой тебе совет, Кайова, — оставь этого парня в покое, — очень серьезно сказал Чарли Мак-Клауд. — Я знаю таких людей. Они не ищут неприятностей, потому что повидали их в избытке, прошли огонь и воду, в одиночку охотились на бизонов, жили среди краснокожих и даже среди преступников. Для них все это — как для нас с тобой запрячь упряжку: обычная работа. Лучше держаться от таких подальше, если тебе дорога твоя шкура… и твоя репутация.
Мак-Клауд и Кайова вдвоем распаковали привезенные припасы и сложили их в сторонке на полу. Накрыв на стол, Эви пригласила:
— Прошу заморить червячка!
— Лихо это у вас получается насчет заморить червячка, — высказался Чарли, допивая ароматный кофе. — Не будь я женат, миссис Тил, я как пить дать пришел бы к вам свататься.
Эви вспыхнула.
— Благодарю вас, мистер Мак-Клауд. Мне всегда нравилось смотреть, как мужчина отдает должное еде.
Кайова взглянул на нее.
— Краснокожие не появлялись?
— Мы видели следы двух всадников, — ответил Лабан, — сразу как вы тогда уехали.
— Они выслеживали нас, — решил охранник. —
Когда они уехали, Эви и Руфь убрали привезенные запасы, а Лабан снова принялся за строительство навеса. Навес получился не слишком красивый и вряд ли мог служить защитой от чего-либо, кроме ветра, но Эви, наблюдая издалека за мальчиком, не могла не отметить, что он работал уверенно и не без мастерства. Очевидно, видел, как это делал его отец или кто-то другой, а может, помогал в подобных работах.
С тех пор как уехал отец, Лабан вставал все раньше и трудился все больше, а с сестренкой возился все реже. Перемена озадачивала Руфь. Ей казалось, что Лабан вдруг стал взрослым и далеким. Он трудился с огромной ответственностью, не ожидая, пока его попросят, — сам видел, за что надо браться, и уважение Руфи к брату росло вопреки ее воле. Она ловила себя на том, что разговаривает с ним как со старшим. Порой это бесило ее, но Лабан не замечал; иногда она нарочно дразнила его, стараясь привести в ярость, чтобы он бросился на нее с кулаками, но тот только снисходительно усмехался или, что еще хуже, просто не обращал на нее внимания.
За прошедшую неделю дилижанс останавливался у Тилов дважды, а в день, когда он должен был прибыть снова, появились три всадника с табуном лошадей. Дюжину они намеревались оставить здесь.
Вдруг вперед вырвался один из погонщиков, мальчишка лет семнадцати, и галопом помчался к хижине. Заметил Лабана и весело закричал:
— Отворяй ворота, малыш! Лошадки прибыли! — Лабан бегом бросился разгораживать загон, и лошади устремились в него, а Джонни Мак-Гиверн, нагнувшись, положил жерди на место и широко улыбнулся: — Я слышал, ты здесь за конюха. За нами следом идет дилижанс, к полудню дотащится, так что будь на стреме. А как у вас насчет пожрать?
— Сейчас я спрошу у мамы, — с достоинством ответил Лабан, не вполне понимая, как ему реагировать на такие вольные разговоры.
— Меня зовут Крис Малер, сынок, — представился длинный, тощий и рыжий ковбой, у которого даже руки поросли рыжими волосами. — А этот недотепа, что щеголяет фонарем под глазом, — Кон Конагер. Лучше держись от него подальше, паренек, ему репей под седло попал.
Конагер, худощавый смуглый мужчина лет тридцати пяти, черноволосый и черноусый, с многодневной щетиной, был одет в потертую куртку и кожаные штаны. На голове его красовалась видавшая виды черная шляпа. Каблуки его сапог стерлись почти до основания, а ореховые рукоятки револьверов блестели как отполированные от частого применения.
Конагер посмотрел на Лабана очень серьезно.
— Ты, парень, не очень-то доверяй россказням Криса. Я самый миролюбивый человек на свете.
— А кто это вам фонарь подарил? — спросил Лабан.
— Никто не дарил, — ответил Конагер. — Я заслужил его в честном бою.
— У нас тут уже проезжал один человек с синяком, — вмешалась Руфь. — Его звали Кайова Стейплз. — Не дождавшись реакции на свои слова, она добавила: — Он сказал, что убьет того, кто засветил ему в глаз.
Конагер ничего не ответил, но Крис Малер бросил на него острый взгляд и обратился к Руфи: