Конан Бессмертный
Шрифт:
— Конечно! За кого ты меня принимаешь? Я рассказал Кобад-шаху, как Балаш со своим племенем уберег нас от верной гибели, когда мы плутали в разгар зимы в Ильбарских горах. Мы тогда шли к югу от моря Вилайет, помнишь? И если бы не Балаш, нас наверняка перебили бы племена горцев. Но этот кретин Кобад даже не дослушал. Он принялся орать о своем божественном праве, об оскорблении его царского величия презренным варваром и много там еще чего. Клянусь, еще минута — и я запихнул бы его императорский тюрбан ему в глотку!
— Надеюсь, у тебя хватило ума
— Хватило, не трясись ты. Хотя я и сгорал от желания проучить его. Великий Кром! Убей не пойму, как это вы, цивилизованные люди, можете ползать на брюхе перед меднолобым ослом, который волею слепого случая нацепил на голову золотую побрякушку и, взгромоздившись на стул с бриллиантами, мнит из себя невесть что!
— Да потому, что этот осел, как ты изволил выразиться, одним движением пальца может содрать с нас кожу или посадить на кол. И сейчас, чтобы избежать царского гнева, нам придется бежать из Иранистана.
Конан допил из фляги вино и облизнул губы:
— Я думаю, это лишнее. Кобад-шах перебесится и угомонится. Должен ведь он понимать, что сейчас его армия уже не та, что была во времена расцвета империи. Сейчас его ударная сила — легкая кавалерия, то есть мы. Но все равно опала с Балаша не снята. Меня так и подмывает бросить все и умчаться на север — предупредить его об опасности.
— Неужто поедешь один?
— Почему бы и нет? Ты пустишь слух, будто я отсыпаюсь после очередного запоя. На все хватит нескольких дней, а потом…
Легкий стук в дверь оборвал Конана на полуслове. Киммериец бросил быстрый взгляд на шемита и, шагнув к двери, прорычал:
— Кто там еще?
— Это я, Нанайя, — ответил женский голос.
Конан посмотрел на своего товарища:
— Что за Нанайя? Ты не знаешь, Тубал?
— Нет. А вдруг это их уловка?
— Впустите меня! — вновь послышался жалобный голос.
— Сейчас увидим, — тихо, но решительно сказал Конан, и глаза его блеснули. Он вытащил из ножен меч и положил руку на засов. Тубал, вооружившись кинжалом, встал по другую сторону двери.
Резким движением Конан выдернул засов и распахнул дверь. Через порог шагнула женщина в наброшенной вуали, но тут же, слабо вскрикнув при виде сверкающих в мускулистых руках клинков, подалась назад.
В быстром как молния выпаде Конан повернул оружие — и острие меча коснулось спины неожиданной гостьи.
— Входите, госпожа, — пробурчал Конан на гирканском с ужасным варварским акцентом.
Женщина шагнула вперед. Конан захлопнул дверь и наложил засов.
— Ты одна?
— Д-да. Совсем одна…
Конан стремительно выбросил вперед руку и сорвал с лица вошедшей вуаль. Перед ним стояла девушка — высокая, гибкая, смуглая. Черные волосы и изящные, точеные черты завораживали глаз.
— Итак, Нанайя, что все это значит?
— Я наложница из царского сераля… — начала она.
Тубал присвистнул:
— Только этого нам не хватало!
— Дальше, — приказал Конан.
Девушка вновь заговорила:
— Я часто наблюдала за
— Вот я доберусь до Хакамани, тоже устрою ему какой-нибудь несчастный случай. — Конан скрипнул зубами. — Но к чему все эти церемонии? Кобад проявляет не больше щепетильности, чем прочие монархи, когда тем приходит охота укоротить на голову неугодного подданного.
— Да потому, что он хочет оставить у себя твоих козаков, а если те прознают об убийстве, то непременно взбунтуются и уйдут.
— Ну допустим. А почему ты решила меня предупредить?
Большие темные глаза окинули его томным взглядом.
— В гареме я погибаю от скуки. Там сотни женщин, и у царя до сих пор не нашлось для меня времени. С самого первого дня, едва увидев тебя сквозь решетку, я восхищаюсь тобой. Я хочу, чтобы ты взял меня с собой, — нет ничего хуже бесконечной, однообразной жизни сераля с его вечными интригами и сплетнями. Я дочь Куджала, правителя Гвадира. Мужчины нашего племени — рыбаки и мореходы. Наш народ живет далеко к югу отсюда, на Жемчужных островах. На родине у меня был свой корабль. Я водила его сквозь ураганы и ликовала, победив стихию, а здешняя праздная жизнь в золотой клетке сводит меня с ума.
— Как ты очутилась на свободе?
— Обычное дело: веревка и неохраняемое окно с выставленной решеткой. Но это неважно. Ты… ты возьмешь меня с собой?
— Скажи ей, пусть возвращается в сераль, — тихо посоветовал Тубал на смеси запорожского и гирканского с примесью еще полудюжины языков. — А еще лучше — полоснуть ей по горлу и закопать в саду. Так царь нас, может, и не станет преследовать, но ни за что не отступится, если прихватим трофей из его гарема. Как только до него дойдет, что ты удрал с наложницей, он перевернет в Иранистане каждый камень и не успокоится, пока тебя не отыщет.
Как видно, девушка не знала этого наречия, но зловещий, угрожающий тон не оставлял сомнений. Она задрожала.
Конан оскалил зубы в волчьей усмешке.
— Как раз наоборот, — сказал он. — У меня аж кишки разболелись от мысли, что придется удирать из страны, поджав хвост. Но с таким заманчивым трофеем — это же меняет дело! И раз уж бегства не избежать… — Он повернулся к Нанайе: — Надеюсь, ты понимаешь, что ехать придется быстро, не по мощеной улице и не в том благопристойном обществе, которое тебя окружало.