Конан и алтарь победы
Шрифт:
— Вроде бы? — недоверчиво переспросил Конан.
— Мне надо сосредоточиться. Если все действительно так, как я говорю, то переходить болото надо здесь.
— Ну, сосредоточивайся. Ки-шон, Луара, Омигус, отдыхайте.
Ловар отошел в сторонку, сел на колени, обратившись лицом к морю. Ки-шон бродила по краю болота, отыскивая какую-то траву. Луара легла рядом с Конаном, положив голову ему на плечо. Омигус сидел, положив подбородок на скрещенные руки.
— Ты веришь, что мы все же найдем Гиль-Дорад? — спросила Луара.
— Обязательно найдем…
Подошла кхитаянка, выложила перед Луарой, Конаном и Омигусом собранную
— Еда,— произнесла она.
— Ей знакома эта трава,— понял Омигус.— Наверное, у нее на родине растет такая — они ее едят. Конан, ты не боишься отравиться?
— Боюсь, циркач…
— Но уж больно есть хочется, да?
— Именно.
Конан протянул руку к траве. Листья оказались горькими и едкими, но голод перебили.
— Болото мы должны переходить здесь.— Над ними возвышалась мрачная фигура чародея.— Я вышел в магический астрал… Впрочем, вам не понять. В этом месте влияние противодействующей нам Силы несколько ослаблено. Она почти пропадает, образуя нечто вроде коридора. А по сторонам снова возрастает. Пересекать болото надо здесь.
— Завтра я приму решение,— помолчав, сообщил Конан.— А пока заночуем здесь.
Страх перед этой темной, поросшей травой жижей был велик: в болотных глубинах могло затаиться невесть что. Да и сами глубины, насколько они велики? Но как бы то ни было, надо идти в проклятые болота…
Очевидно, давным-давно море отступило вглубь, и оголившаяся, пропитанная влагой почва превратилась в зеленовато-коричневую кашу.
Болото оказалось неглубоким, как и полагал Конан — ведь до моря было рукой подать,— однако каждый шаг Давался путникам с превеликим трудом. Проваливаясь по пояс в зловонную жижу, они медленно, но упорно продвигались к ослепительно синей и такой манящей полоске моря. Полужидкая чавкающая масса упорно пыталась не пустить их, держала за ноги, стаскивала сапоги. Тучи мелких, отвратительно жужжащих насекомых кружили над ними, норовили залезть в глаза, в ноздри, в рот… и не было от них спасения, сколько люди ни размахивали руками, тщетно отгоняя назойливую мелкоту.
— Тут, должно быть, пиявок полно,— брезгливо проговорил цирковой маг, заметив, как, потревоженная людским вторжением, в чахлую траву, покрывающую редкие кочки стремительно уползает змейка.
— Спасибо, Омигус,— с отвращением откликнулась Луара.— Ты всегда найдешь, как поддержать друзей!
— Ничего-ничего,— попытался успокоить ее Конан.— Осталось совсем немного. Через часик будем у моря… искупаемся…
И, словно разбуженная неосторожными словами циркача, появилась пиявка — но вовсе не такая, какую они предполагали увидеть.
В пятидесяти шагах от них болотная жижа вдруг всколыхнулась — так закипает вода в гигантском котле, затем разошлась в стороны, словно раздвигаемая руками великана, и из образовавшейся бреши с оглушительным чмоканьем вылетело оно — исполинских размеров, серо-зеленое лоснящееся создание, шагов двадцать длиной, толщиной в два обхвата.
Ни конечностей, ни головы, ни глаз, ни носа у него было — просто уродливая, изломанная в трех суставах колбаса, увенчанная круглой розовой
Бьется ли в чудище жизнь, стало ясно, когда оно сделало глубокий, явственно слышимый вдох и из его прожорливой пасти вырвалась мощная струя смрадного воздуха.
Бестия покачивалась над ними и, казалось, выбирала, с кого начать завтрак. Над болотом поднялся доселе невидимый хрящеватый хвост с шипом на конце. Блестели на солнце зубы-иглы.
— Бежим! — крикнул киммериец.— Обратно к пустыне! Разбегайтесь в стороны!..
Но было поздно.
Вытянув себя из болота на всю свою длину, тварь метнулась вперед и с шумом, подняв тучу брызг, шлепнулась в грязь. Людей спасло только чудо — она промахнулась на несколько локтей. На убегающих путников обрушился дождь грязи. Однако чудовище тут же поднялось и вновь бросилось в атаку. Предательская жижа сковывала движение, каждый шаг давался ценой неимоверных усилий.
— Давай, колдуй! Где же твоя магия?! — крикнул на ходу Конан.
— Это опять… та сила… варвар… Огромная мощь…— ответил уже вконец запыхавшийся чародей.
— Быстрее! Шевелитесь! В пустыню! Там она нас не достанет! — Киммериец остановился, вытаскивая из ножен меч. «Жаль, наточить не успел»,— подумал он и двинулся навстречу скользкой уродине.
Конан прикинул длину прыжка этой дряни и, когда та оказалась от него в одном броске, резко отпрыгнул.
Тварь пролетела мимо, но — этого Конан не предвидел — выбросила в его сторону хрящеватый шипастый хвост.
Северянин стоял не очень удачно, и единственное, что смог сделать, это отбить летящий в грудь, похожий на коготь хищной птицы шип, но избежать удара хвоста он все же не сумел.
Варвара отбросило в отвратительную жижу. До крови ободрало кожу. Он попытался вскочить на ноги… однако твердой почвы под собой не обнаружил. Он угодил в яму, до краев наполненную грязью, и его неудержимо тянуло вниз, ко дну. Конан бессильно застонал, положил меч поперек краев ямы и попытался вытянуть себя из ловушки. Ничего не получилось: болото не намеревалось выпускать человека из своих объятий. Вот зеленая жижа уже скрыла его по грудь, вот достигла горла, подобралась к носу…
Болотная тварь не напала на него, а продолжила преследование оставленных Конаном людей.
Почти никто из них не заметил, что их предводитель попал в западню.
Никто не заметил, что отстал и Омигус. Вернее, он остановился. Повернулся лицом к надвигающейся твари. Рванул с плеча сумку.
Во все стороны полетели всевозможные вещи, ее наполнявшие. Наконец фальшивый маг нашел, что искал — небольшой поцарапанный пузырек, заткнутый деревянной пробкой, и выцветший мешочек. Он боялся, что пробка глубоко засела в горлышке и он провозится с ней непозволительно долго, или же что пробка окажется с изъяном, а внутрь мешка попала влага… Но боги, которым он когда-то поклонялся, в этот день и час, как видно, снизошли к своему запутавшемуся чаду. Затычка без труда выскочила из пузырька, а порошок в мешочке сохранил свой резкий сладковатый запах, что говорило о его полной пригодности. Теперь достаточно лишь насыпать его в пузырек, добавить немного воды, любой, пусть даже грязной, и — дело сделано.