Конан и цепь оборотня

Харрис Ник

Эскиламп между тем продолжал тихим, печальным голосом:

— Все эти долгие ритуалы и заклинания просто помогают мозгу восприимчивого человека настроиться на нужный лад, испускать нужные волны… — он невесело рассмеялся. — Вот представь, что сидишь у пруда и тихонько бьешь по воде палочкой. По поверхности расходятся волны… Но если палочка на конце раздваивается, и по воде ударяют сразу два конца этой рогульки, то волны как бы остановятся… Они будут стоять до тех пор, пока ты будешь мерно, через равные промежутки, постукивать палочкой по воде…

— Мне даже

в детстве не приходило в голову стучать палкой по воде, — усмехнулся Конан. — Но я тебе верю, хотя и не могу представить волны, которые бы не расходились, а стояли. Так это и есть волшебство?

— Примерно так работает мозг волшебника, когда он читает заклинания: непрерывно испуская стоячие волны. Тогда воздействие более длительное.

— Стало быть, заклинания — это твоя палочка с рогулькой на конце?

— Вроде того… Мозг долбит и долбит реальность стоячими волнами и в конце концов изменяет ее! А ритуалы просто помогают сосредоточиться. Особенно если участвует толпа!..

Глаза волшебника заблестели.

— Если с помощью ритуала удается направить мысли-волны по нужному пути… Такая сила способна породить многое!..

Конан невольно нахмурился:

— Может, лучше вообще ничего не порождать? Оставить это богам?

— Не всегда… — вздохнул Эскиламп. — Мы обязаны воздействовать на этот мир, хотя бы для того, чтобы его безраздельно не захватили силы зла.

Некоторое время оба молчали. Колдун поворошил сучья в костре, и веселые искры взметнулись к звездам.

— Но я ведь и сам читал заклинания, — сказал Конан. — И они срабатывали, хоть я и не волшебник!

— Они настроили твой мозг на нужную волну. Но у волшебника получилось бы еще лучше.

— У меня тоже получалось неплохо, — проворчал Конан.

Эскиламп не стал спорить. Задумчиво кивнул, пристально глядя на огонь.

— Ты ведь, Конан, тоже пытаешься изменить мир к лучшему — с помощью меча!

— Не знаю… Я просто брожу по земле в поисках лучшей доли. Ничего я не хочу менять. Да и не в силах я ничего изменить на этой земле!

Пляски огня в волшебном костре отодвигали стену ночи с ее звуками и мечущимися тенями. Изгибающиеся языки пламени вновь напомнили Конану гибких танцовщиц, исполняющих любимый во всех странах танец живота.

Ночь незаметно уступала место зарождающемуся дню. Где-то за горами вставало солнце, мягко, но настойчиво оттесняя темноту в глубокие ущелья и бездонные пропасти, которыми так богаты великие Карпашские горы.

Ник Харрис

Завоеватель

1

На шумной базарной площади Шадизара, среди гудящей, пестрой толпы торговцев и покупателей с отрешенным видом сидел, скрестив ноги, старик-дервиш. Длинная седая борода благочинно ниспадала на грудь. Худое морщинистое лицо выражало спокойную умиротворенность. Казалось, усталый странник после долгих мытарств возвратился, наконец, домой. Возможно, так оно и было. Грудь старика равномерно вздымалась и опадала, глаза были закрыты. Дервиш спал… Или грезил? Или глубоко задумался о вечной суете бренной жизни? В любом случае, дух его витал очень далеко от шумной площади Шадизара.

Возможно, на сияющих вершинах он вел нескончаемые беседы с бессмертными мудрецами, живущими среди недоступных высот великих гор, раскинувшихся в далекой Вендии? Или, в совершенстве постигнув недоступное простым смертным искусство волшебного экстаза самадхи, общался с грозными богами и прекрасными, светлоликими богинями? Или, пока уставшее тело его застыло в позе лотоса посреди базарной площади, предавался неистовой любви с вечно юными нимфами?

Те из многоголосой шумной толпы, кто равнодушно скользил взглядом по фигуре дервиша или бросал ему на колени медные монетки, ничего о том не знали. Не могли знать… В лучшем случае, они смутно догадывались о внутреннем богатстве старика, о его мудрости и поистине волшебной способности по своему желанию отделять бессмертный дух от бренного тела.

Высокий, широкоплечий воин с темным от загара лицом и гривой черных спутанных волос в раздумье остановился перед дервишем. В сверкнувших неожиданной синевой глазах зажглось любопытство. Воин бросил на колени старика несколько серебряных монет и тронул его за плечо.

— Я давно жду тебя, Конан, — ясно сказал дервиш, — мне нужно многое рассказать тебе…

— Кто ты? Откуда знаешь мое имя?

Но старик вновь закрыл глаза, и, казалось, заснул. Только изрезанное морщинами, иссушенное ветрами лицо выдавало напряженную работу мысли. И в голове Конана неожиданным фейерверком вспыхнули яркие видения.

Единым мигом промелькнуло прошлое, неясными тенями предстало грядущее. Образы теснились, кружась, будто в смутном хмельном сне.

Виделись знакомые лица, злобные оскаленные пасти демонов, трон в огромном зале, кровавые битвы и веселые пиры, боги с головами зверей, череда мертвых воинов, уходящих в туманную, призрачную даль…

Старик задрожал от напряжения, и перед Конаном предстала Книга. Сами собой перелистывались страницы, открывая взору таинственные знаки неведомых смертным печатей, древние тексты, написанные кровью на давно забытом, мертвом языке.

Дервиш прошептал несколько слов, и Конан содрогнулся, ясно увидев ближайшее будущее и то, что он должен сделать.

* * *

Заросший до самых глаз черной кучерявой бородой, человек стоял на вершине холма, воздев руки. Луна, словно саваном, укрытая дымкой, мертвенным светом освещала его застывшее, бледное лицо. Ветер трепал темный плащ, заползая холодными щупальцами в широкие рукава, швырял в лицо горсти мелких песчинок — человек не обращал на это внимания. Нависшие над глазами мохнатые брови сошлись на бугрящейся складками переносице. В свете полной луны неподвижная фигура с поднятыми руками казалась высеченной из черного камня. Длинная тень, сползавшая по склону холма, причудливо шевелилась, хотя человек стоял неподвижно. Небольшие смерчи, то и дело зарождавшиеся вокруг, скатывались по склону и тихо умирали, так и не набрав силы.