Конан из Киммерии
Шрифт:
— Какого рожна ты еще дожидаешься, ты, полоумный недоносок бессильных родителей? — Для начала он выбрал одно из самых мягких своих обращений. — А ну живо подними свою уродливую башку, длинношеяя тварь, если не хочешь, чтобы я спустился и выкосил мечом колючки у тебя на спине!
Он добавил еще кое-что. От его красноречия глаза Валерии полезли на лоб, лицо залила краска — и это несмотря на то, что по части ругани эта женщина прошла превосходную школу на палубе морского корсара. Чудовище тоже не осталось безучастным. Подобно тому как непрерывное, надоедливое тявканье шавки сначала беспокоит, потом раздражает и в конечном счете приводит в бешенство солидных толстокожих молчунов, точно так же крикливые, резкие интонации человеческого голоса в одних животных будят страх, в других же — слепую ярость. Совершенно неожиданно с немыслимым для такой туши проворством зверь поднялся на задние лапы и жуткой мордой потянулся к человеку; крохотный мозг захватило одно желание: достать и уничтожить этого горластого пигмея, нарушившего вековечный покой древнего царства.
Однако Конан точно рассчитал расстояние: мощная голова зверя, с треском войдя в сплетение ветвей и листьев, остановилась за пять футов от людей. Чудовище разинуло огромную змеиную пасть, и в этот миг Конан вонзил копье в угол пасти, прямо в челюстной сустав! Удар был нанесен сверху, обеими руками и со всей силы; длинное лезвие кинжала по самую рукоятку вошло в мякоть, сухожилия и кость.
Челюсти конвульсивно сомкнулись, и, потеряв равновесие, с огрызком древка в руках Конан начал заваливаться на бок. Его спасла Валерия: в самый последний момент она успела ухватить варвара за ремень. Вцепившись в каменный выступ и вновь обретя устойчивость, он с ухмылкой пробормотал слова благодарности.
А внизу, будто пес с запорошенными перцем глазами, ползало по земле чудовище. Широко разевая клыкастую пасть, оно то раскачивало головой, то обхватывало ее передними лапами, то принималось возить ею по земле. Наконец, сумев каким-то образом зацепить лапой за обломок древка, оно выдернуло застрявший клинок. Затем чудовище подняло голову — пасть широко раскрыта, из раны потоком кровь — и уставилось на скалу с выражением такой осмысленной, такой лютой ненависти в глазах, что Валерия вся задрожала и схватилась за меч. Чешуйки на боках и на спине из ржаво-коричневых стали темно-красными, но что самое ужасное — чудовище подало голос! Того, что изрыгала эта окровавленная пасть, ни Конан, ни Валерия никогда в жизни не слышали.
С диким, режущим слух ревом дракон бросил свое тело на скалу — цитадель врагов. Снова и снова ужасная голова устремлялась вверх, пытаясь пробиться за зеленый свод, хватая пастью ветви, листья, воздух. От мощных ударов исполинской туши скала содрогалась до самого основания. Встав на дыбы, чудовище обхватило ее передними лапами, пытаясь, словно дерево, выдернуть каменный зуб из земли.
При виде необузданной животной ярости кровь стыла в жилах Валерии, однако Конан оставался спокоен: варвар не испытывал ничего, кроме всепоглощающего интереса. С точки зрения варвара пропасть, отделявшая его и других людей от животных, была не так велика, как она представлялась Валерии. Для Конана беснующееся внизу чудовище являлось не более чем одной из форм жизни, лишь внешне отличавшейся от него самого. Наделяя зверя человеческими чертами характера, он видел в его ярости свой гнев, в рычании и вое — подобие той ругани и тех проклятий, которыми он осыпал его недавно. Благодаря смутному ощущению близкого родства со всеми дикими тварями, включая драконов, ему было неведомо чувство расслабляющего ужаса, захлестнувшее Валерию, впервые столкнувшуюся с первобытной свирепостью.
Конан невозмутимо сидел на камне, не сводя глаз со зверя, время от времени отмечая едва заметные перемены в голосе, движениях и цвете чешуи.
— Яд начинает действовать! — наконец убежденно сказал он.
— Я ничего не вижу. — Валерии казалась нелепой сама мысль, что какой-то плод, пусть и ядовитый для всего живого, может хоть как-то подействовать на эту гору беснующихся мускулов.
— Я слышу в голосе боль, — пояснил Конан. — Сначала была просто ярость от занозы в пасти. Сейчас его грызет яд, и зверь это чувствует. Видишь? Он споткнулся. Еще несколько минут — и он ослепнет… Ну, что я говорил?
Внезапно дракон опустился на все четыре лапы и, пошатываясь, с треском ломая подлесок, стал удаляться от скалы.
— Он вернется? — с тревогой спросила Валерия.
— Он пошел к озеру! — Конан вскочил на ноги — весь энергия и решимость. — Яд пробудил жажду. Быстро! Тварь скоро ослепнет, но сможет найти дорогу обратно по запаху, и если снова нас здесь учует, то будет сидеть под скалой, пока не издохнет. А на вопли одной могут сойтись и другие. Идем!
— Как, вниз?! — У Валерии аж подкосились ноги.
— Куда ж еще? Надо бежать в город. Там нам, может статься, отрубят головы, но это единственный шанс на спасение. Конечно, на пути могут попасться и другие драконы, но оставаться здесь — верная смерть! Если будем ждать, пока подохнет этот, то как бы потом не пришлось иметь дела с дюжиной его сородичей. За мной, да пошевеливайся!
Он заскользил вниз по откосу — легко и быстро, как обезьяна, останавливаясь лишь затем, чтобы помочь своей менее ловкой спутнице. И вновь Валерия была уязвлена, на этот раз той уверенностью, с какой варвар чувствовал себя на почти отвесном склоне, — а ведь она-то воображала, что ни среди корабельных вантов, ни на скалах она ни в чем не уступает мужчинам!
Они спустились в полумрак под лиственным покровом и скоро бесшумно скользнули на землю, хотя Валерия была убеждена, что удары ее сердца слышны едва ли не на милю. Со стороны озера из-за густых зарослей доносились лакание вперемежку с бульканьем: дракон утолял жажду.
— Он вернется, как только зальет в брюхо достаточно воды, — прошептал Конан, — Могут пройти часы, прежде чем яд убьет его… если вообще убьет.
Где-то далеко за лесом садилось солнце. Весь в таинственных сумерках, в пятнах черных теней и размытых прогалин, лес словно затаился, готовя людям страшную участь.
Сжав запястье Валерии, Конан заскользил прочь от подножия скалы. Он поднимал не больше шума, чем ветерок, овевающий стволы деревьев, но Валерии казалось, что топот ее сапог из мягкой кожи разносится по всему лесу.
— Не думаю, чтобы он мог идти по следу, — на бегу прошептал Конан, — но если ветер донесет наш запах, он нас обнаружит.
— О милосердный Митра, не дай ветру подняться! — выдохнула Валерия.
Лицо девушки смертельно-бледным овалом выделялось на фоне мрака. Свободной рукой она схватилась за меч, но прикосновение к рукоятке в шагреневой коже вызвало в ней лишь ощущение беспомощности.
Они все еще находились довольно далеко от кромки леса, как вдруг услышали за собой [розный топот и треск ломающихся деревьев. Валерия закусила губу, чтобы сдержать рвущийся наружу крик.
— Он все-таки взял след! — в отчаянии прошептала она.
Конан покачал головой.
— Зверь не учуял нас у скалы и сейчас вслепую тычется по лесу в поисках запаха. Быстрей! Теперь одно спасение — город! На дереве не спрячешься: он легко повалит любое. Только бы не поднялся ветер…
Не сбавляя шага, они крались вперед, и наконец лес впереди немного поредел. Позади остался непроглядный океан теней, и откуда-то из его глубин доносился зловещий шум: дракон не оставлял попыток набрести на запах своих врагов.