Конан "Классическая сага"
Шрифт:
— Ну ладно! — проворчал он. — Хорошо! Как зовут этого молодого мерзавца?
— Зачем… Алафдал. А я Забиби, танцовщица. Я часто танцевала перед сатрапом, Джунгиром Ханом, и его возлюбленной Нафертари, и перед всеми лордами и придворными дамами в Замбуле. Тотрасмек захотел меня и из-за того, что я ему отказала, он сделал меня невольным орудием его ненависти к Алафдалу. Я попросила у Тотрасмека любовное зелье, не подозревая о глубине его ненависти и коварства. Он дал мне снадобье, которое нужно было подсыпать в вино моего любовника, и поклялся, что когда Алафдал выпьет его, он станет любить меня
Она конвульсивно схватила Конана за руку и они резко остановились. Они находились в районе магазинов и лотков, пустых и неосвещенных в этот поздний час. Те тянулись вдоль аллеи, а у её входа неподвижно и молча стоял мужчина. Он склонил свою голову, но Конан уловил причудливый блеск его мрачных глаз, которые не мигая смотрели на них. По спине Конана побежали мурашки, но не от меча в руке человека, а от жуткого сочетания его позы и молчания. Они говорили о безумстве. Конан оттолкнул девушку в сторону и взялся за меч.
— Не убивай его! — стала она умолять его. — Ради Сета, не убивай его! Ты сильный — обезоружь его!
— Посмотрим, — пробормотал он, схватив меч правой рукой и сжав левую в молотообразный кулак.
Конан сделал осторожный шаг в сторону аллеи… и с ужасным стонущим смехом туранец бросился на него. Когда он приблизился, то занес свой меч, встав на цыпочки, и вложил всю мощь своего тела в удар. Вспыхнули голубые искры, когда Конан отразил полёт лезвия, и в следующее мгновение безумец бесчувственно растянулся в пыли от громового удара левого кулака Конана.
Девушка помчалась вперёд.
— О, он не… он не…
Конан быстро склонился, повернув мужчину на бок и пробежал пальцами по его телу.
— Он не сильно ранен, — проворчал он. — Из носа сочится кровь, но это случается с каждым, кто получает хорошую затрещину по челюсти. Через некоторое время он придёт в себя и возможно у него будет все в порядке с мозгами. Но все-таки я свяжу его руки поясом для меча. Куда мне теперь его нести?
— Подожди! — Забиби приникла к бесчувственной фигуре, схватив связанные руки, и жадно их изучала. Затем тряхнула своей головой, словно в чём то разочаровалась, и поднялась. Она приблизилась к гиганту киммерийцу и положила свои стройные руки ему на грудь. Ее тёмные глаза, похожие при свете звезд на драгоценные камни, посмотрели на него.
— Ты мужчина! Помоги мне! Тотрасмек должен умереть! Убей его для меня!
— И засунуть свою шею в туранскую петлю? — проворчал он.
— Нет! — Стройные руки, сильные как податливая сталь, обвились вокруг его мускулистой шеи. Ее упругое тело затрепетало рядом с ним. — Гирканцы не любят Тотрасмека. Жрецы Сета боятся его. Это ублюдок, который правит людьми, используя их пугливость и суеверие. Я служу Сету, туранцы поклоняются Эрлику, а Тотрасмек приносит жертвы проклятому Хануману. Туранские лорды боятся его чёрного искусства и его власти над смешанным населением, и они ненавидят его. Даже Джунгир Хан и его возлюбленная Нафертари боятся и ненавидят его. Если его убьют ночью в часовне, то убийцу не станут искать чересчур усердно.
— А как насчет его магии? — спросил Конан.
— Ты человек, который привык сражаться. Рисковать своей жизнью — это часть твоей профессии.
— За цену, — согласился он.
— Будет цена! — она вздохнула, поднявшись на цыпочки, и посмотрела ему в глаза.
Близость её вибрирующего тела зажгла огонь в его венах. До его мозгов доходил аромат её тела. Но когда его руки сомкнулись вокруг её гибкой фигуры, она легко увернулась со словами:
— Подожди. Сначала сослужи мне эту службу.
— Назови свою цену, — произнес он с некоторым трудом.
— Подними моего любовника, — указала она, и киммериец встал над ним и легко перебросил высокую фигуру через свое широкое плечо. В этот момент ему казалось, что он мог бы с такой же легкостью поднять дворец Джунгир Хана. Девушка прошептала что-то нежное бессознательному мужчине и в её поведении не было никакого притворства. Она просто искренне любила Алафдала. Какие бы соглашения она не принимала с Конаном, это не касалось её отношений с Алафдалом. Женщины более практичны в этих делах, чем мужчины.
— Иди за мной! — Она быстро пошла вперёд по улице.
Киммериец легко шагал за ней, не испытывая никаких неудобств из-за своей ноши. Настороженным взглядом он всматривался в чёрные тени, спрятавшиеся под арками, но не видел ничего подозрительного. Без сомнения дарфарские рабы уже все собрались у своей ямы, в которой они обычно жарили свою добычу. Девушка свернула на узкую улицу и вскоре постучалась в дверь.
Почти мгновенно открылось смотровое окошко в верхней панели и оттуда выглянуло черное лицо. Она нагнулась ближе к открывавшему и быстро что-то прошептала. Заскрипели засовы в своих углублениях и дверь открылась. В мягком свете медной лампы перед ними стоял гигантский чёрный мужчина. Быстрый взгляд показал Конану, что он не из Дарфара. Его зубы не были подпилены, а его волосы были коротко подстрижены. Он был из Вадая.
Следуя указаниям Забиби Конан передал бесчувственное тело в руки негра и увидел, как молодого офицера уложили на бархатный диван. Не было видно никаких признаков того, что к нему возвращается сознание. Удар, который лишил его чувств, мог свалить и быка. Забиби склонилась над ним на мгновение. Ее пальцы нервно изгибались и переплетались. Затем она выпрямилась и поманила киммерийца.
Дверь мягко закрылась, за ними щелкнули замки и закрывающееся смотровое окошко скрыло от них мерцание ламп. На улице, при свете звезд Забиби взяла Конана за руку. Ее собственная рука слегка дрожала.
— Ты не подведешь меня?
Он потряс своей гривастой головой, такой массивной на фоне звезд.
— Тогда иди за мной в усыпальницу Ханумана, и да хранят боги наши души!
Они молча двигались по пустынным улицам словно древние фантомы. Возможно, девушка думала о своем любовнике, лежащем без чувств на диване под медными лампами, или пыталась подавить свой страх перед тем, что ждало их впереди, в облюбованной дьяволами усыпальнице Ханумана. Варвар же думал только о женщине, которая шла рядом с ним. Запах её волос щекотал его ноздри, чувственная аура её присутствия наполняла его мозги и не оставляла места для других мыслей.