Конан "Классическая сага"
Шрифт:
Крепостной колокол, возвещавший только смерть короля и смену суток, пробил полночь. В слабо освещенном входном холле Железной Башни раскрылись двери, и через них проследовала человеческая фигура.
Изнутри башня выглядела точно так же, как и снаружи: ничем не украшенные серые массивные стены. Плиты пола были основательно издолблены ногами многих поколений заключенных и стражников, а сводчатый потолок освещался мутным мерцанием вставленных в кронштейны факелов.
Человек, вошедший в коридор, уже одним своим видом вызывал какой-то суеверный ужас. Это был рослый, крепко сложенный мужчина, одетый в чёрную облегающую накидку из шерсти и широкий плащ. Голову его прикрывал ниспадающий на плечи чёрный капюшон с прорезями для глаз, а на плече он нес тяжёлый топор, с виду напоминающий алебарду.
В противоположном конце коридора его ожидал, склонившись под тяжестью пики и лат, сгорбленный старец с обличьем горца.
– А ты не так пунктуален, как твой предшественник, - буркнул он вошедшему.
– Уже пробило полночь, и господа в масках поднялись в комнату прекрасной госпожи. Ждут тебя.
– Эхо колокола ещё не успело затихнуть, - возразил палач, - А если я и не так скор на ноги, чтобы поспевать на каждую казнь, то, смею тебя уверить, рука моя гораздо быстрее. Возвращайся к своим обязанностям, старик, а мои - предоставь мне, а уж они-то, видит бог, роскошнее твоих. Ты топчешься здесь в холодном коридоре и стережешь ржавые двери темниц, а я пойду рубить самую прекрасную голову в Тарантии...
Бормочущий что-то себе под нос дозорный поковылял дальше, а палач продолжил свой неспешный путь. Через несколько шагов он прошел остаток коридора, заметив краем глаза, что одна из дверей слева от него открылась. Но он не придал этому значения, а когда почувствовал, что что-то не в порядке, было уже поздно.
Его встревожила тихая кошачья поступь и шелест плаща позади, но прежде, чем он успел обернуться, сильные руки сомкнулись на его шее и задушили ещё не родившийся крик. И в тот краткий миг, который был ему ещё отпущен, он осознал, в приступе страшной паники, что сила его собственных пальцев - ничто по сравнению с той, что неумолимо отнимала у него жизнь. А в довершение всего закатывающимися глазами он разглядел погружающийся в его грудь стилет.
– Тварь немедийская!
– раздалось над его ухом.
– Не отрубить тебе больше ни одной головы!
Это были последние слова, которые он услышал в жизни.
В обширной каменной комнате, освещённой лишь факелами, с которых капала смола, трое мужчин стояли вокруг лежавшей у их ног молодой женщины, откинувшейся на ворох соломы, служившей ей тюремной постелью. Одетая только в холщовую рубашку, со связанными позади руками, она со страхом смотрела вверх. Золотистые волосы волнами спадали на её белые плечи, и даже мутный свет пламени и вызванная ужасом бледность не могли скрыть её необыкновенной красоты. Широко открытыми глазами она вглядывалась в окружившие её фигуры. Они были в масках и плащах, но она знала их всех, хотя это теперь не могло принести ей избавленья.
– Наш милосердный господин дает тебе ещё один шанс, княжна, - произнес самый высокий из них, разговаривая по-аквилонски совсем без акцента.
– Он повелел передать тебе, что если ты все-таки смиришь свою гордую бунтарскую душу, он примет тебя в свои объятия. А если нет...
– и он жестом указал на покрытый чёрными потеками и пятнами растрескавшийся пень в центре комнаты.
Альбиона задрожала и побледнела, попытавшись ещё сильнее вжаться спиной в холодную каменную стену. Каждая частица её молодого тела кричала жаждой жить. "Валерий тоже молод и красив..." - повторяла она в душе, ведя сама с собой схватку за сохранение жизни.
– И его любят женщины..." Но она не решалась произнести слов, защитивших бы её прекрасное тело от окровавленного пня и топора палача. Она не могла принять эту долю, прекрасно зная, что одна лишь мысль об объятиях Валерия приводила её в ужас больший, чем страх смерти. Она твердо покачала головой, прислушиваясь к тому, что было для нее сильнее инстинкта жизни.
– Тогда нечего больше думать!
– нетерпеливо закричал другой присутствующий с резким немедийским произношением.
– Где же мастер?
Словно в ответ на его слова двери каземата тихо открылись и в их проеме появился огромный, похожий на тень, вселяющий страх силуэт.
При виде этого замораживающего кровь в жилах зрелища у Альбионы помимо её воли вырвался полузадушенный крик, а все остальные несколько мгновений стояли молча, словно пришелец в маске вызвал у них неосознанный страх: сквозь прорези в капюшоне были видны горевшие огнём глаза, которые по очереди останавливались на каждом из присутствующих, отчего по спинам у них пробегала холодная неприятная дрожь.
Потом высокий опомнился и, схватив несчастную девушку, швырнул её на середину комнаты. Она закричала и попыталась вырваться, но он безжалостно повалил её на колени и положил её золотоволосую голову на окровавленный пень.
– Чего ты ждешь, палач?
– гневно закричал он.
– Делай свое дело!..
Ответом ему был громкий взрыв неописуемо зловещего хохота. Все присутствующие - даже стоявшая на коленях, с неестественно повернутой головой девушка - замерли, вглядываясь в скрытую плащом и капюшоном фигуру.
– Что значит этот неучтивый смех, мерзавец?
– дрожащим от злости голосом спросил высокий.
Человек в одежде палача сорвал с головы капюшон и швырнул его на пол. Потом, опершись плечами в закрытые двери, он медленно поднял топор.
– Ну что - узнаете меня, грязные псы?
– прогремел его голос.
– Узнаете ли вы меня?
Тишину, не прерываемую даже звуком дыхания, разорвал резкий истерический крик Альбионы, сумевшей вырваться из ослабевших рук мучителя:
– Король! О, господи! Это же король!
Трое мужчин продолжали стоять, как вкопанные.
– Конан!..
– выдавил старший из них тоном человека, не уверенного в своем рассудке.
– Это король или его дух? Что это за дьявольская выходка?
– Дьявольская выходка, чтобы покончить с такими тварями, как вы!
– закипая, ответил Конан. Губы его растянулись в злобной улыбке, а в глазах заплясали языки адского пламени.
– Ну же, ближе к делу, господа! У вас есть мечи, а у меня - этот тесак. Ну! Я думаю, этот мясницкий топор как раз подойдет для разделки ваших туш, дорогие рыцари!
– Вперед!
– зарычал аквилонец в маске, выхватывая свой меч.
– Это Конан... и либо он, либо мы сейчас должны умереть!
Двое немедийцев, теперь тоже оправившихся от оцепенения, достали мечи и бросились на Конана.
Топор палача не был самым удобным оружием для такого боя, но король Аквилонии владел им легко, как секирой, а быстрые движения его ног в постоянной смене позиций расстроили все планы противников об окружении с трех сторон.
Он ударил обухом топора по голове одного из нападавших, и пока тот пытался вновь найти равновесие и отступить, заслонившись мечом, разрубил ему панцирную грудь. Другой немедиец споткнулся, и топор раскроил ему череп. Мгновением позже высокий аквилонец был уже зажат в угол, где беспорядочно отражал удары топора, не догадываясь, однако, позвать на помощь.