Конан "Классическая сага"
Шрифт:
И упорство его было вознаграждено: тем же вечером, уже перед наступлением темноты, впередсмотрящий заметил её, а потом увидел тот же силуэт и на утро. Было ясно, что быстро её настичь не удастся, но не придавал этому особого значения. И каждый день, приближавший их к берегам Стигии, наполнял его душу жгучим нетерпением. Догадки его подтверждались. И в том, что Сердце Аримана украл жрец Сета, он уже нисколько не сомневался, точно так же, как и в том, что утром солнце обязательно должно взойти. А куда ещё, кроме Стигии, мог направляться этот жрец? Чернокожим передавалось его нетерпение, и они старались грести ещё быстрее, чем даже под плетьми надсмотрщиков. Они ждали кровавых грабежей и пока были вполне довольны. Люди далёких южных островов не знали другой работы, и даже выходцы из Куша были не прочь пограбить своих богатых соотечественников. Узы крови значили для них немного, гораздо больше - тугой кошелек и жажда поживы.
Вскоре характер линии берега стал меняться. Обрывистые скалы кончились, а с ними и неясные вершины далёких нагорий. Низкое побережье открывало взору обширные равнины, исчезающие в голубой дымке. Здесь было мало бухт, и ещё меньше портов, но белели в лучах солнца раскиданные по всей равнине стены аккуратных городков Шема.
В степях пасся скот и ездили небольшие группы крепких, плечистых всадников. У них были широкие бледно-серые бороды и тяжелые луки. Таким было побережье Шема, где каждый город-государство устанавливал свои собственные законы. Дальше к востоку, как знал Конан, степи уступали место пустыням, населенным лишь дикими племенами кочевников.
По мере того, как плавание их продолжалось, монотонная панорама застроенной городками и замками равнины, наконец, начала меняться. Появились кроны тамариска и пальмовые рощи. За ними был виден зелёный ковер деревьев и кустарника, а ещё дальше - горы и пески пустынь. Здесь в море впадала река, берега которой покрывала буйная растительность.
Миновав устье этой широкой реки, они разглядели на южном горизонте возвышавшиеся над побережьем чёрные стены и башни какого-то города.
Река эта называлась Стикс, и по ней проходила граница Стигии, а городом был Кеми - известнейший порт этой страны и в настоящее время крупнейший её город. Король Стигии жил в столичном городе Луксуре, а Кеми был столицей жрецов, хотя и поговаривали, что настоящим центром их мрачной религии был расположенный на берегу Стикса, но в глубине континента старый заброшенный город. Стикс, берущий свое начало где-то в неизведанных краях далекого юга, сначала гнал свои воды тысячи миль на север, чтобы потом свернуть к западу и через несколько сотен миль влиться в океан.
С погашенными огнями "Смелый" под покровом ночи прошел мимо порта и, прежде, чем его застал рассвет, остановился на стоянку в небольшой бухте в нескольких милях от города. Бухту окружали густые мангровые заросли, оплетенные лианами, где кишмя кишели крокодилы и змеи. Обнаружить здесь их корабль было практически невозможно. Конану это было известно ещё с тех пор, когда он искал здесь укрытия, будучи корсаром.
Проходя в ночной тишине мимо ни о чем не подозревавшего города, мощные бастионы которого поднимались прямо у входа в порт, экипаж "Смелого" мог различить огни факелов и низкое гудение бубнов. Здесь не стояло столько кораблей, сколько в портах Аргоса. Силу свою и славу стигийцы видели не во флоте. Они имели, как это хорошо было известно, некоторое количество купеческих и военных судов, но количество это было совершенно непропорционально сухопутной мощи этого государства. Большинство их кораблей плавало по рекам, а не вдоль морских побережий.
Жители Стигии были народом древним, темным, загадочным, но твёрдым и безжалостным. В древности владения Стигии простиралось далеко на север от Стикса - за степи Шемма, и почти до самых нагорий теперешних Котта и Офира, и тогда Стигия граничила с самим Ахероном. Но Ахерон пал, и дикие предки всех этих новых государств, одетые в волчьи шкуры и рогатые шлемы, победоносно двинулись на юг, вытесняя исконных хозяев этих земель. Стигийцы до сих пор не забыли этого.
Целый день стоял "Смелый" на якоре под прикрытием деревьев, по ветвям которых скакали пестро раскрашенные птицы с громкими пронзительными голосами и ползали быстрые безмолвные змеи. А перед заходом солнца наблюдатели сообщили, что заметили неподалеку плывущую вдоль побережья лодку. Это было именно то, что подошло бы Конану для его плана: стигийский рыбак в плоскодонном челне.
По приказу Конана этого человека быстро доставили на борт "Смелого". Это был высокий, седой, загорелый мужчина с побледневшим от страха лицом. Он уже понял, что схвачен промышлявшей у этого побережья бандой кровопийц, и ожидал наихудшего. Единственной его одеждой была шерстяная набедренная повязка, да в лодке лежал широкий плащ, в который обычно кутаются рыбаки, пережидая ночную прохладу.
Задрожав, мужчина упал перед Конаном на колени в ожидании пыток и смерти.
– Встань на ноги и перестань трястись!
– нетерпеливо произнес киммериец, редко понимавший слепой страх.
– Никто здесь не сделает тебе ничего плохого. Но скажи мне вот что: не возвратилась ли сюда из Аргоса вчера чёрная быстрая галера, и не заходила ли она в здешний порт?
– Да, господин!
– ответил рыбак.
– Не далее, чем вчера на рассвете вернулся из далекого плавания на север жрец Тутотмес. Говорят, что он был в Мессантии.
– И что же он оттуда привез?
– Я этого не знаю, господин.
– А зачем он плавал в Мессантию?
– не отступал Конан.
– И этого я, господин мой, не знаю. Кто я такой?
– простолюдин. Откуда мне знать замыслы жрецов Сета? Я могу рассказать лишь то, что сам видел или слышал в порту. Поговаривали, что ему пришла с севера весть чрезвычайной важности, но вот о чем - никто не знает... Хотя известно то, что Тутотмес после её получения в огромной спешке снарядил свою галеру и вышел в море. А вот теперь он вернулся, но что привез и что делал в Аргосе, не знает никто, кроме его помощников. Люди рассказывают, что он бросил вызов самому Тот-Амону, верховному жрецу Сета, живущему в Луксуре, и теперь ищет силы, способные одолеть Великого. Но кто я такой, чтобы знать об этом точно? Когда жрецы воюют между собой, обычный смертный может лишь вжаться в землю и надеяться, что беда минует его.
Философские рассуждения рыбака заставили Конана поморщиться, а потом он обернулся к своим людям:
– Мне в одиночку нужно сходить в Кеми: я должен найти этого мерзавца Тутотмеса. А этого человека содержите как пленника, но зла ему не причиняйте. Тысяча чертей! Перестаньте выть! Вы что - думаете, что мы можем войти в порт открыто и захватить город штурмом? Я должен идти туда сам.
Отклонив все протесты, Конан скинул свою одежду, чтобы облачиться в скромное одеяние рыбака: сандалии и узкий ремешок на волосы. Из оружия он выбрал лишь короткий нож. Простонародье Стигии не имело права носить оружие, а рыбацкий плащ не был столь широк, чтобы скрыть огромный двуручный меч киммерийца. Нож он привязал к поясу. Это был добротный охотничий клинок, вымененный, по-видимому, у одного из племён, населяющих пустыню к югу от Стигии, - с широким, тяжелым и плавно загибающимся лезвием из отличной стали, острым, как бритва, и достаточно длинным, чтобы убить человека.
И после этого, оставив пленника под охраной пиратов, он соскочил в лодку.
– Ждите меня до рассвета, - велел он. Если я к этому времени не вернусь, значит не вернусь совсем. Тогда поднимайте якорь и уходите на юг, к вашим родным краям.
Вслед ему раздались жалобные крики, и ему пришлось вновь высунуть из-за борта голову и с проклятиями приказать им замолчать. Он уселся на дно лодки и, взявшись за весла, погнал её по волнам так быстро, как этого, наверное, никогда не смог бы сделать настоящий владелец этой утлой посудины.
17. Осквернитель веры
Порт Кеми лежал между двумя протяженными, далеко входящими в море мысами. Конан обогнул южный причал, над которым нависали огромные чёрные башни крепостей, мрачно вглядывающиеся вдаль чёрными пустыми глазницами амбразур и бойниц, и уже в сумерках, когда света было ещё достаточно, чтобы береговые наблюдатели распознали рыбацкие лодку и плащ, но уже не настолько, чтобы заподозрить вражескую хитрость, стал грести к берегу. Никем не окликаемый, он миновал ряд чёрных военных галер, что стояли у причала затемненные и тихие, и подплыл к опускающимся к воде широким каменным ступеням и, подобно многим другим рыбакам, привязал свою лодку к вмурованному в камень железному кольцу у самой воды. Здесь никто не приковывал лодки цепями, и в этом не было ничего необычного - только у рыбаков могли быть такие убогие челны, а такие люди друг у друга ничего не крали.