Конан "Классическая сага"
Шрифт:
Поднявшись по длинной каменной лестнице, аккуратно обходя тут и там горевшие костры, чтобы избежать при их свете любопытные взгляды, он осмотрелся. Он выглядел, как обычный рыбак, вернувшийся с неудачного лова у побережья с пустыми руками. Но, если бы кто-нибудь присмотрелся к нему повнимательнее, он, вероятно, удивился бы, заметив, что походка у этого "рыбака" все-таки нездешняя. Но он шел быстро, а простонародье Стигии, в большинстве своем, не было склонно к бессмысленным раздумьям, в отличие от жителей менее экзотических стран.
Завернувшийся в плащ киммериец почти не отличался от представителей военной касты стигийцев, тоже высоких и мускулистых людей. Опаленный морским солнцем, он был чуть менее смуглым, чем они. К тому же сходство с ними придавала ему его чёрная, перехваченная над самыми бровями узким ремешком, длинная грива. Но вот отличала его от местных жителей иноземная походка, черты лица и светлые глаза.
Но на плечах его висел длинный плащ, и, кроме того, там, где это было возможно, он старался придерживаться тени и отворачивался от проходивших мимо прохожих.
Это была рискованная игра, и он знал, что долго оставаться неузнанным ему не удастся. Кеми не был северным портом, где в любое время можно встретить представителей самых разных рас. Единственными иноземцами здесь были чернокожие невольники, а киммериец напоминал их ещё меньше, чем самих стигийцев. Чужестранцы не были в городах Стигии желанными гостями: здесь принимались только торговцы и получившие лицензии купцы, да и тем не позволялось ступать на эту землю после наступления темноты. А сейчас, к тому же, ни один иностранный корабль не стоял в порту. Какая-то атмосфера опасности окружала этот город, полный древних амбиций, но причина этой опасности была неясной. Конан чувствовал вокруг себя какое-то напряжение, о котором ему говорили его обострившиеся инстинкты.
Если его опознают, участь его будет ужасна. Как чужеземца его бы просто убили, но опознанный, как Амра, корсар, опустошавший это побережье огнём и мечом...
– по плечам его пробежала невольная дрожь. Обычных смертных он не страшился. Но это был край мрачной магии и безымянной угрозы. И, как он слышал, в тёмных святилищах этого города, где происходили страшные и непонятные ритуалы, скрывался старый и древний род огромных змей, вывезенных когда-то из северных земель.
Он уже достаточно отдалился от берега и углубился в длинные и мрачные улицы центральной части города. Здесь не было такого привычного для городов севера блеска уличных фонарей, под которым обычно со смехом прогуливались ярко одетые прохожие, поглядывая на выставленные в лавках и магазинчиках многочисленные товары.
Лавки в Кеми закрывались с наступлением сумерек, и единственным освещением улиц было коптящее пламя факелов, стоящих друг от друга на достаточно большом расстоянии. Прохожих было мало - и с течением времени становилось все меньше и меньше. Они поспешно проходили мимо с плотно сжатыми губами. Мрачным и неприветливым представлялся Конану этот город - молчаливые люди, их поспешная походка, мощные каменные стены по обеим сторонам улиц. Была в архитектуре Стигии какая-то устрашающая величественность - угнетающая и подавляющая.
Где-то на крышах домов мерцали огоньки свечей. Конан знал, что большинство местных жителей спят ночью прямо под открытым небом, среди пальм, растущих во внутренних садах. Откуда-то доносились негромкие звуки незатейливой музыки. Мимо по брусчатке прогрохотала повозка, в которой мелькнула фигура её высокого седока с орлиными чертами лица, завернувшегося в шерстяной плащ, чьи волосы украшал золотой обруч, покрытый изображениями змей. Горячими и дикими лошадьми, запряженными в повозку, резкими движениями ног управлял полуобнаженный возница.
Пешком по улицам ходили лишь бедняки, торговцы, лодочники и работники, но таких в этом месте было мало. Конан приближался к святилищам Сета, где он надеялся найти нужного ему жреца. Он полагал, что сумеет узнать Тутотмеса, хотя и видел-то его всего одно мгновение в полумраке мессантийской аллеи. В том, что убийцей Белосо был этот самый жрец, он давно не сомневался. Только служители культа самой высшей касты Чёрного Круга владели тайной Чёрной Руки, приносившей смерть одним лишь прикосновением, и только они осмелились бы выступить против Тот-Амона, который для всего запада был ужасным мифом.
Улица стала шире, и Конан догадался, что приближается к священному месту города. Огромные здания - странные, необъяснимо грозные в мерцающем свете факелов, возносили к бледным звёздам свои чёрные громады. И вдруг где-то впереди, по другой стороне улицы, раздался истерический женский крик. Обнаженная куртизанка, с вплетенным в её волосы гребнем из птичьих перьев, обозначающим её профессию, прижалась к темной стене здания и с ужасом глядела на что-то, что Конан пока не видел. Услышав её крики, на голос её обернулась ещё какая-то пара запоздалых прохожих, тоже застывших в оцепенении: в сумерках можно было различить, что по мостовой что-то ползет. Из-за угла, волна за волной, выползало чешуйчатое, тёмное тело, увенчанное отвратительной треугольной головой.
Конан вздрогнул - на память ему пришёл слышанный от кого-то рассказ: змеи в Стигии были священными животными, поскольку бог Сет, как утверждалось, и сам был похож на змею. Эти твари жили в темноте святилищ и, когда становились голодными, им позволялось выползать на городские улицы, где они могли сожрать любого понравившегося им прохожего. Их ужасное пиршество считалось кровавым жертвоприношением кровожадному богу. Мужчины и женщины, которые сейчас находились в поле зрения Конана, падали на колени и покорно ожидали свою судьбу. Тот, кого выбирала огромная змея, раздавливался в кровавую кашу и пожирался, как мышь. Остальные оставались жить. Такова была воля богов.
Но это не была воля Конана. А питон уже полз в его сторону, скорее всего, обратив на него внимание потому, что он теперь был единственным, кто на этой улице не встал на колени. Сжав под плащом рукоять ножа, киммериец надеялся, что скользкая тварь всё же минует его, но тот продолжал неумолимо приближаться: раздвоенный язык высовывался и вновь прятался, а глаза светились извечной холодной жестокостью змеиного рода. Он уже поднял изогнутую шею и угрожающе раскрыл пасть... когда молниеносный удар ножа рассек его треугольную голову и утонул в шее.