Конан в Чертогах Крома
Шрифт:
Воины кивнули и подались назад, чтобы передать приказ остальным.
Крепость Этцеля уже показалась вдали, когда людская река свернула с большака на тропинку, что вела к роще гигантских деревьев. Едва ли не с каждой ветки свешивались соломенные чучела, стволы опоясывали разноцветные веревки. Посередине рощи обнаружился естественный амфитеатр. Кругом возвышались столбы с черепами быков, обращенными внутрь, к середине амфитеатра. В одном месте были видны врезанные в землю ворота, перекрытые деревянной створкой. А посередине арены красовался недавно вырубленный
Пространство вокруг арены постепенно заполнялось. Люди негромко переговаривались: никто не мог взять в толк, что же, собственно, происходит. Многие указывали пальцами на столб: было очевидно, что привязывать к нему собирались не коня и не жертвенного быка. Конан прислушался к разговорам и сделал вывод, что человеческое жертвоприношение совершалось исключительно редко, разве что во времена голода или какого-нибудь стихийного бедствия. Однако прошлые годы выдались погожими и урожайными...
Киммериец пристально высматривал Этцеля, но ни старого вождя, ни кого-либо из его людей покамест не было видно. Конан, впрочем, не сомневался, что все они держались где-то поблизости. Небось рассеялись по ближнему лесу, готовясь отразить нападение воинов Эльфрид или пресечь их побег.
Звук охотничьего рога заставил варвара обернуться. Толпа спускалась по склонам амфитеатра, люди рассаживались на зеленой траве. Конан последовал их примеру и устроился как можно ближе к арене.
Было видно, что здесь потрудилась не только природа, но и руки людей. Кто-то позаботился придать арене ровную овальную форму и углубить ее таким образом, что всюду вокруг получилась отвесная стена высотой футов в десять, выложенная камнем. Войти и выйти можно только через единственные ворота.
Или прямиком по стене...
Вдруг где-то вдали раздался ужасающий рев, мгновенно прекративший в толпе всякие разговоры. Конан прислушался, и рев весьма ему не понравился. Если голос принадлежал быку, то этот бык отличался от обыкновенных, как, скажем, дракон от простого крокодила...
Возобновившиеся было разговоры снова прекратились сами собой: ворота распахнулись, и на арену вступил Этцель. Большинство вождей сидело с другой стороны, и ему пришлось миновать столб. Проходя мимо, он не удержался и любовно похлопал свежее дерево. Потом приблизился к противоположному концу арены, поднял голову и некоторое время молчал, наслаждаясь долгожданным мгновением.
– Три года назад, - наконец начал он гулким, раскатистым голосом, - я уже обращался к этому высокому собранию, предъявляя право мести за гнусное убийство и святотатство... Тогда я получил отказ. Моя обида - дело ничтожное, не стоило бы о ней и говорить, но оскорбления, нанесенного Царственному Быку, спустить я не мог! И вот я собрал вас всех сюда затем, чтобы на глазах у благородных вождей исправить причиненное зло...
Вожди, по-прежнему мало что понимая, принялись взволнованно расспрашивать друг дружку. Этцель же повернулся к воротам:
– Приведите жертву!
Вновь
Вождь, с которым дорогой разговаривал Конан, вскочил на ноги и яростно ткнул в Этцеля пальцем:
– Объясни нам свое поведение, Этцель! Как смеешь ты подобным образом обходиться с женщиной благородного рода? Во имя Имира!.. Если ты не сумеешь доказать нам, что прав, то, клянусь, как только мы выйдем за пределы священной земли, твоя голова окажется у меня при седле!
Толпа вооруженных мужчин одобрительно зарычала: очень многие здесь разделяли чувства вождя.
– Вот именно!
– прозвучал чей-то голос.
– Если ты уж так помешался на мести за сына, кто запрещал тебе дать ей открытый бой? Ведь три года прошло! Но даже если бы ты и разбил ее в битве, честь обязывала бы тебя подарить ей быструю и достойную смерть! То, что ты творишь, есть попрание наших обычаев!
Этцель поднял обе руки ладонями к зрителям, призывая к тишине.
– Я забочусь не о своей мести, хотя она тоже достойна и справедлива, сказал он, - но о защите чести земного воплощения нашего Прародителя Царственного Быка...
– Защитники Эльфрид понемногу замолкали и усаживались: всем хотелось услышать, что он скажет в свое оправдание. И Этцель продолжал: Хотя Эльфрид в момент своего пленения, увы, несколько пострадала, клянусь, ни я, ни кто-либо из моих людей даже пальцем не пошевельнет, чтобы лишить ее жизни. Она будет принесена в жертву Царственному Быку. Но ее сердце не будет пронзено, и древнее каменное лезвие не вспорет ей горло...
Этцелю удалось завладеть вниманием толпы: теперь его слушали не перебивая.
– Скажу вам даже больше, - продолжал он.
– Царственный Бык сам совершит все необходимое. Он войдет сюда через эти ворота...
– повернувшись, Этцель театральным жестом указал на деревянную створку, - ... и пронзит священными рогами мерзкую ведьму, свершая справедливость Богов!
Теперь его палец указывал на Эльфрид Та беспомощно висела в своих путах, стараясь держать голову как можно выше. Рот у нее был плотно заткнут.
Поднялся и взял слово еще один вождь. Нащечные пластины серебряного с золотом шлема обрамляли суровое, с резкими чертами лицо. Он сказал:
– Пусть у нее вынут изо рта кляп и дадут говорить! Она предводительница и имеет право высказаться в свою защиту!
– Ни в коем случае, господа мои!
– закричал Этцель - Это могущественная колдунья! Если позволить ей говорить, она отведет вам глаза и затуманит разум!
Раздались одобрительные голоса: кое-кто был согласен, что Этцель говорит дело.