Конан в Чертогах Крома
Шрифт:
Гопал присмотрелся, однако письмена оказались совершенно незнакомы ему. Но тем не менее... Кажущаяся бессмыслица сразу начала некоторым образом извращать его мысли, заставляя думать о таком, о чем не хотелось размышлять даже ученику вендийского чародея.
– Нет, дядя, я ничего не могу разобрать, - проговорил Гопал.
– Вот и я в то время не смог, - продолжал Джаганат.
– Но, как и ты сейчас, я сразу почувствовал важность, силу и власть этих письмен. Годы спустя, пройдя обучение под началом многих великих мастеров, я постиг этот язык и тогда-то вспомнил о листке, найденном в библиотеке. Оказалось, что это отрывок из утерянной главы Скелоса, причем на языке оригинала. Отрывок сей представляет собой весьма туманные
Гопал сидел молча некоторое время, и челюсть у него слегка отвисла от ужаса и восторга.
– А что такое "Стрела Индры"?
– спросил он наконец.
– Стрелы Индры суть падающие звезды, что раз в тысячелетие прилетают к нам из созвездия, именуемого Колесницею Индры, - ответил Джаганат.
– Ходят слухи, будто именно они разрушили дворец короля Валузии восемь тысяч лет тому назад. А последний раз Стрелы Индры падали какое-то жалкое столетие назад. Вот потому-то тот, кто в урочное утро проникнет в пещеру и воспоет Великое Вызывание, станет править волшебниками Земли самое меньшее девятьсот лет!
Маска напускной безмятежности слетела с вендийца при этих словах, оставив ничем не прикрытую жажду власти.
– В тексте, если я правильно понял, написано "Величайший", - сказал Гопал.
– То есть в мужском роде. Каким же образом стигийка надеется, что ей удастся?.. Она ведь женщина.
– В этом древнем языке нет мужского и женского рода, - ответил Джаганат. Хатор-Ка по праву называют в числе избранных мастеров, которые способны произвести Великое Вызывание. Таких, как мы с ней, во всем мире не больше десятка. А сколько из этого десятка прослышали о пророчестве?.. Двоих мы уже имеем. Я весьма удивлюсь, если найдутся еще хотя бы двое...
– А что там насчет киммерийца?
– спросил Гопал.
– Путь на его родину неблизкий и полон опасностей. Может, с ним еще что-то случится... То есть я даже уверен, что его непременно постигнет какая-нибудь беда!
Молодой человек понимающе кивнул.
– Но если, - сказал он, - все-таки предположить, что киммериец эту беду некоторым образом переживет? Что тогда?
– Он будет путешествовать по суше, - терпеливо объяснил Джаганат.
– Он должен пересечь Офир, потом - Немедию либо Аквилонию и далее - Гандерланд или Пограничное Королевство. Только так он сможет добраться до Киммерии. Да и тогда от границы до Бен Мора отнюдь не рукой подать...
– Но, дядя, - настаивал Гопал, - что помешает варвару достичь побережья и сесть на корабль?
Джаганат довольно улыбнулся:
– Это совсем просто, племянник. Лично я именно так и намерен поступить. Мы поедем на запад, а когда доберемся до реки Тайбор, что протекает через Аргос, - сядем на баржу и спустимся в портовый город Мессантию, и оттуда уже на морском корабле поплывем к северу. Таким образом мы с некоторым даже удобством пропутешествуем в Ванахейм, а там разыщем кого-нибудь, кто проводит нас до Бен Мора. Киммерийцу же этот путь заказан, ибо для того, чтобы добраться на родину со стороны моря, ему пришлось бы пересечь либо Пиктские Дебри, либо все тот же Ванахейм. А пикты, как и ваны, - злейшие враги киммерийцев!
– Тогда, - сказал Гопал, -
В его голосе звучало благоговение, смешанное с предвкушением.
– Я стану могущественным, как Бог, - сказал Джаганат.
– Да и над тобой не будет никого, кроме меня.
Конан предавался мрачным раздумьям, сидя в таверне над кружкой вина. Надо сказать, что таверна эта была много опрятней и лучше той, где он обитал совсем недавно. Он уже успел приобрести заплатанную, но крепкую и чистую рубашку у аквилонского наемника, сходного с ним по комплекции. В этой рубашке можно провести время в приличном заведении, пока утром не откроются рынки. Конан сидел в замогильном унынии, не слушая томной музыки и не глядя на то, как извивались и вращали бедрами танцовщицы. Проголодаться он еще не успел, а вино попросту не лезло в глотку. У него не было ни толкового кошелька, ни каких-либо других личных вещей, и потому мешочек с золотом просто висел у него под рубашкой на кожаном ремешке. Он уже разменял один золотой, заплатив хозяину таверны за трехдневный постой. На сдачу тот дал ему целую горсть меди и серебра. Конан не потрудился убрать ее, и она кучкой высилась перед ним на столе.
– Твоя погадать, господин?
– раздался голос. Конан поднял глаза и увидел дряхлого оборванного кхитайца, стоявшего возле столика.
Люди из крайних далей Востока были большой редкостью даже на таком вселенском перекрестке, каким с полным на то основанием называли Хоршемиш. Изорванная рубашка старика отнюдь не скрывала тощего тела, а на голове громоздился неописуемый убор, состоявший в основном из перьев и колокольчиков. На шее болтались целые связки каких-то косточек, ракушек и иных предметов, чье название было столь же загадочно, как и назначение. Старик улыбался варвару заискивающе и несколько слабоумно, кивая головой, так что дергалась седая козлиная бородка.
– Моя всю правду говори, счастье предсказывай... очень дешево, господин!
– Тебя небось вот это привлекло?
– хмуро спросил Конан, кивая на кучку монет. Потом взял самую маленькую - толстый, плохо отчеканенный шемитский медяк - и бросил денежку старцу: - Вот, возьми. И ступай прочь: не до тебя!
Сказал - и вновь уткнулся в кружку с вином.
Кхитаец поймал денежку на лету и внимательно рассмотрел.
– За это счастье не предсказывай, - заявил он.
– За это моя только рассказывай притчу. Вот что однажды говори Правитель Ли: "Каждая фигурка на игральной доске свято уверена, что движется с одной клетки на другую не иначе как по своей собственной воле".
– Чего, чего?..
– заинтригованно переспросил Конан.
– Какого рода предсказания ты делаешь?
– Верные, - ответил старик.
– Дай моя одна серебряная монетка, моя все тебе как есть расскажи.
Конан усмехнулся. Свихнувшийся дед был все же забавен, а киммерийцу сейчас если что и требовалось, так только развлечься. При всей своей нелюбви к колдовству он нисколько не опасался ничтожной магии гадальщиков и разных прочих факиров.
– Садись, - гостеприимно указал он на скамейку.
– Хлебни вина.
Дедуля весело закаркал и плюхнулся тощим задом на табурет против Конана. Взяв с другого стола ничейную кружку, он выплеснул отстой на усыпанный соломой пол, потом налил в кружку из кувшина, стоявшего перед варваром, и спросил:
– Твоя, значит, с Севера?
– Ага, из Киммерии, - проворчал Конан.
– И ты учти, дед: коли пьешь мое вино, так будь добр, предскажи что-нибудь хорошее!
Старикашка вдруг омочил пальцы в вине и брызнул в разные стороны, вызвав ругань посетителей, в которых угодили брызги. Кхитаец проворно заглотал вино, оставив на дне всего несколько капель, и, бормоча нечто непонятное, уставился на осадок, крутившийся у дна. Потом ухмыльнулся и поднял глаза.