Конан Великий
Шрифт:
Настал черед проявить себя стрелкам из Шема, рассыпавшимся перед строем офирцев и немедийцев. Их короткие, толстые луки быстро перезаряжались и легко натягивались, но против закованных в сталь и несколько слоев кожи, быстро движущихся целей оказались малоэффективны. Почти без потерь неслись аквилонские эскадроны к вражескому строю. Всадники пригнулись к гривам скакунов и грозно выставили вперед, параллельно земле, свои копья.
Словно гигантская океанская волна ударилась о гранит прибрежной скалы — это аквилонская конница сомкнулась с уже поредевшим от стрел строем противника. Выставленные пехотинцами вперед копья и алебарды выбили из седел лишь считанных всадников. Оставив копья в груди пронзенных, подчас насквозь, солдат, рыцари ворвались
Вновь у шемитских стрелков появился шанс проявить себя. На этот раз их стрелы поражали слабо защищенные цели с большей эффективностью. Но тут перед стрелками возникло новое препятствие: неожиданно для них между их строем и противником появилась с флангов объединенная кавалерия офирцев и немедийцев, полностью перекрыв сектор обстрела.
Всадники союзников, увидев, что атака аквилонцев нарушила все их планы и заставила дрогнуть пешие когорты офиро-немедийского войска, решила отчаянной контратакой с флангов переломить ход боя и наказать дерзких аквилонцев.
Но этот примитивный маневр не достиг своей цели, ибо кавалерия оказалась слишком близко от хладнокровно-жестоких боссонских стрелков. Помолившись своим мрачным северным богам с ледяными глазами и поблагодарив их за столь удачно и вовремя появившуюся цель, стрелки натянули свои луки. На этот раз дело не ограничилось тремя залпами — боссонцы от души повеселились. Словно на состязании в меткости, нет, скорее, как на хорошей тренировке, их стрелы находили места стыков пластин офирских доспехов, отсутствующие или проржавевшие и не замененные звенья немедийских кольчуг, вонзались в шею рыцаря там, где шлем чуть-чуть приподнимался над воротником доспеха. Если же угол был подходящим, то остро отточенный наконечник идеально отполированной и сбалансированной стрелы просто-напросто протыкал стальную броню с силой, которой хватало еще и на то, чтобы, вонзившись в грудную клетку противника, застрять в его сердце.
Боссонцы, соседи по строю, умудрялись даже наскоро заключать между собой пари перед очередным выстрелом. Подчас стрелки действовали на пару — не один всадник, почувствовав попадание стрелы в кольчугу, успевал лишь удивиться, а затем получить вторую стрелу в глаз прямо сквозь щель забрала. Некоторые рыцари, сжав предсмертным напряжением пальцев поводья, продолжали скакать, ощетинившись в одно мгновение дюжиной пущенных одновременно, под довольное улюлюканье стрел. Другие, оставаясь живыми, скакали по инерции, уже не способные воевать — их руки были насквозь пробиты стрелами и прикованы к груди, ноги — к лошадиным бокам, а порой и язык — к челюсти.
Неизвестно, уцелел бы в этой бойне хоть кто-нибудь из бросившихся в атаку рыцарей, оказавшихся под прицелом боссонских стрелков, но судьба пощадила несколько десятков всадников, прекратив эту пытку лишь затем, чтобы подставить их под удар другой силы: на поле боя появился резерв аквилонцев — кавалерийский полк, ведомый в бой самим королем Конаном.
Опытный воин, аквилонский правитель безошибочно верно рассчитал время начала атаки. Оставшиеся в живых рыцари противника уже не представляли серьезной силы и были мгновенно сметены Черными Драконами. И тогда, пронесясь галопом за спинами яростно сражающихся гандерландцев, резервный полк ворвался в еще не закрытый пехотой противника проход в его правом фланге, из которого и начала свою неудачную контратаку кавалерия офирцев и немедийцев. План Конана был ясен — проникнуть в тыл неприятельских войск, пробиться к самому их центру.
Препятствием к этому могли бы стать стрелки, нанятые офирцами в Шеме. Но их стрелам, выточенным из дуба, в отличие от северного тиса, не хватало пробивной силы. Увидев, как малоэффективно оказалось их оружие против тарантийской стали, стрелки дрогнули. Их второй залп, несмотря на сократившееся расстояние до цели, был куда менее дружным и точным. Третий же и вовсе больше походил на бесцельную конвульсию стрелков, отчаянно бросивших луки и схватившихся за рукоятки бронзовых мечей.
Кавалерия ворвалась в строй шемитских солдат, подмяла их своими подкованными копытами. Не единожды длинные мечи аквилонских всадников с одного взмаха сносили две, а то и три головы вражеских солдат. Против закованных в железо всадников, вооруженных длинными стальными клинками, короткие бронзовые мечи шемитов оказались еще более бесполезными, чем их луки. Наемники из Шема, те, кто не погиб под безудержным натиском аквилонцев, бросились врассыпную. Убегая с линии атаки кавалерии, они врывались в соседние когорты, нарушая их строй и заражая своей паникой.
Словно раскаленная игла, черно-красный строй аквилонцев вонзился в сине-голубую массу офирской армии. Еще не все отряды в коричнево-песочной немедийской форме поняли, что происходит, а передовой эскадрон аквилонцев уже прошел большую часть пути до намеченной цели.
Вырвавшись на простор в тылу офирской армии, Черные Драконы обнаружили, что пышно разукрашенные церемониальные фаланги обоих вражеских монархов изрядно поредели. При дальнейшем приближении выяснилось, что сами доблестные рыцари — защитники Балта и Малвина — позорно бежали, оставив вместо себя оруженосцев, свиту и гвардейцев-охранников.
Король Конан добился главного: оставшись без офицеров, без управления, вражеский строй дрогнул, а вскоре его отступление превратилось в беспорядочное бегство. Рассыпавшийся строй, бегущие солдаты — все это представляло собой легкую цель как для гандерской пехоты, так и для тарантийской и шамарской конницы. Подтянув поближе боссонцев, Конан приказал начать преследование противника по всему фронту.
Глава II
НА ПОЛЕ БРАНИ
Ночь, мрачная укрывательница черных деяний смерти, набросила свой плащ на долину Тайбора, словно сомкнув навеки глаза павших воинов. Но вскоре серебряное око ночного божества почти полным диском поднялось над горизонтом, заливая долину своим ледяным
безжизненным светом, обнажая то, что смерть хотела бы скрыть до тех пор, пока трупы не обезобразят до неузнаваемости тлен и воронье. Словно борясь со слабым холодным лунным полусветом, тьма затянула небо дымом, шедшим от горящих по краям долины деревень. Их подожгли отступающие, не желая оставлять противнику ни единого целого дома. Так, в борьбе холодного света и горькой, едкой тьмы протекала ночь.
Вслед за луной, с востока на поле боя вышла одинокая тень, пустившаяся в извилистый путь среди груд человеческих и лошадиных трупов. Эта тень могла показаться духом сражения, усталым от войны богом или же… самое невероятное предположение оказалось истиной: по долине, шатаясь от усталости, преодолевая боль от многочисленных ран, брел человек в изорванной одежде, в изрубленных и исколотых вражеским оружием доспехах. Без шлема, с рассыпавшейся по плечам гривой черных волос, он брел по полю с длинным мечом в руках. Высшего качества, королевский по стали и украшению клинок был иззубрен и покрыт слоем запекшейся крови, смешанной с грязью. Одинокий воин, с трудом удерживая меч, пошатываясь, брел по долине, обходя совсем непреодолимые завалы из трупов.
Неожиданно он остановился и прислушался: до его ушей донесся слабый, нечленораздельный стон. Сориентировавшись на звук, одинокий воин подошел к еще живому, смертельно раненному офирскому пехотинцу. Солдат в синем плаще был пронзен копьем насквозь. Стальной наконечник вошел в его живот и, выйдя из спины, пригвоздил несчастного к земле. Остроконечный шлем офирца был отброшен в сторону, а земля в пределах досягаемости его рук изрыта в бессильных попытках освободиться. Услышав шаги, солдат в последнем усилии поднял голову и, давясь собственной кровью, заливавшей ему рот и стекавшей по подбородку, прохрипел: