Конан Великий
Шрифт:
— Увы, киммериец, на этот раз я говорю истинную правду. — Ясмела явно была не рада, что завела этот разговор. — Помнишь, мы сегодня говорили о том, что вокруг нас — реальность, а где стены Тарнхолда таят иллюзии? Так вот, я сама в какой-то мере — иллюзия Тарнхолда. Этот амулет, — ее рука коснулась висевшего на груди медальона, — несет на себе древнее заклинание. Ом сохраняет своему обладателю ложную внешнюю молодость. Да, Конан, без него — я, наверное, уже старуха. По крайней мере, я уже не буду столь желанной и волнующей для тебя.
Замолчав, Ясмела одной ладонью обхватила висевший
Она вздрогнула, услышав неожиданно бодрый и добродушный голос Конана, вставшего из-за стола, чтобы подойти к ней:
— Э-э, девочка, много ты понимаешь… С тех пор как мы не виделись, для тебя прошло не больше лет, чем для меня. И ты могла убедиться в том, что я вовсе не старая развалина. Пусть кто-нибудь скажет это — я тотчас же вызову его на поединок, с любым оружием или с кружками эля — на выбор. Впрочем, к женщинам это не относится. Им я предложу рассчитаться за оскорбление и убедиться в собственной неправоте несколько иным способом.
Мозолистая рука киммерийца ласково легла на мокрую от слез щеку Ясмелы, ответившей почти шепотом:
— Да, Конан, ты прав. Но ведь всем известно, что мужчина с годами только выигрывает и стареет достойно, а женщина куда раньше отцветает и оказывается ненужной, как прошлогодняя листва.
— Чушь! — как мог вежливо возразил Конан.
Затем он аккуратно взял Ясмелу на руки и отнес на балкон, где лучи заходящего солнца одели королеву в багряную мантию.
— Тебе не нужен этот амулет, Ясмела, — спокойно, но непоколебимо сказал Конан. — Отдай мне его.
Женщина вздрогнула; несколько мгновений в ней еще шла какая-то внутренняя борьба, а затем, еще раз бросив взгляд на киммерийца, она медленно сняла через голову цепочку и протянула ему амулет.
Золотой, украшенный темно-синими камнями-лепестками цветок перешел в ладонь Конана, почти утонув в ней. Сам же король Аквилонии стоял неподвижно, не отрывая взгляда от повернутого в полупрофиль такого знакомого лица давней возлюбленной и сегодняшней любовницы.
Медленно и незаметно в лице и теле Ясмелы стало что-то меняться. Ее грудь, напряженно и упруго стоявшая торчком, чуть опустилась, смягчившись, словно легла отдохнуть, приобретя при этом еще более величественную, не девичью, а женскую форму. Чуть проглядывавшая из-под кожи грудная кость словно исчезла, утонув в теле; сгладились переходы от ключиц к плечам и шее, которая, так и не обретя ни единой морщины, чуть окрепла и уже не казалась столь готовой переломиться. Далее плоский, как у мальчишки, живот Ясмелы изящно округлился, став животом взрослой, рожавшей женщины, как и ее раздавшиеся, набравшие мощь бедра.
Во всем облике Ясмелы девичья, чуть кукольная юность уступила место степенной, истинно королевской красоте зрелой женщины. Залитая последними алыми лучами заходящего солнца, она напомнила Конану жившую богиню, чьи изображения были рельефом выбиты на фронтонах храма Митры в Тарантии.
Лицо Ясмелы, нисколько не потеряв своей красоты и привлекательности, лишь стало намного выразительнее, чем прежде. Да, горе, печали и тревоги оставили мл нем свой след — в меланхолическом изгибе губ и мягкой сеточке у уголков глаз. Но и умение
Отчаяние, ожидание худшего и в то же время — надежда отразились на этом лице. Темные глаза жадно, с волнением вглядывались в глаза мужчины, ожидая прочесть в них свой приговор. Видимо, почувствовав что- то, Ясмела чуть распрямила плечи, подняла подбородок, уголки ее губ тронула легкая улыбка.
В ответ, сделав шаг ей навстречу, Конан протянул к ней руки со словами:
— Ну, королева, давай, иди же ко мне… Будь снова моей! И забудь о своей заколдованной побрякушке. Ты не нуждаешься в услугах колдовства.
Золотой цветок звонко ударился о мрамор и откатился от балкона в комнату, сверкнув огненной искрой в лучах за ходящего солнца.
Глава X
НОЧНОЕ НАПАДЕНИЕ
Каждый вечер, когда уставший за день бог-Солнце уходит на отдых за море, как гласят легенды Южной Стигии, — он выпускает голодную черную пантеру — ночь, которая охраняет его земные владения. Большинство смертных в это время лишь съеживается от страха во сне, в то время как некоторые, в основном — воры и влюбленные, — осмеливаются воспользоваться тенью огромного черного зверя, чтобы достичь того, что им нужно.
По как бы ни подгоняла человека жадность или страсть, как бы ни подбадривали его ласки любимого или веселящее вино, — все равно к утру любители любви и менее возвышенных благ стремятся найти уютное и безопасное место, чтобы хоть на несколько часов, уже в предрассветных сумерках, забыться сном.
Именно из такого предрассветного сладкого забытья вынырнули Конан я Ясмела, разбуженные чьим-то криком. В следующую секунду стало ясно, что кричала — из соседней комнаты — Ватесса. Крик оборвался внезапно. Сталь или кулак оборвали его — было не ясно, но, судя по всему, удар оказался смертельным.
Конан, скатившись с кровати, схватил стоявший у изголовья бронзовый подсвечник в форме статуи какого-то божества. В тот момент, когда распахнулась дверь и на пороге появился одетый в черное незнакомец, бронзовая статуя размозжила ему голову. Короткий меч, выпавший из руки чужака, не успел удариться об пол, подхваченный на лету киммерийцем.
Топот в соседней комнате подтвердил, что бой еще не окончен. Тотчас же, тесня Копана, в спальню ворвались с полдюжины воинов в черном. С яркой масляной лампы был сорван колпак, и острый луч света, слепя киммерийца, уперся ему в лицо.
— Ну что ж, Ясмела, — хрипло прозвучал знакомый Конану голос, — очень мило. Теперь ты в открытую встречаешься с моими врагами и даже недурно проводишь с ними время. Весьма болезненный удар кинжалом в мою неприкрытую спину…
— Королева невиновна, — перебил Конан. — Она не может отвечать за чужеземного воина, ворвавшегося в ее покои без приглашения. А о моем визите не было ничего заранее известно, как, впрочем, и о твоем, Амиро… Я ведь не ошибся, определив тебя по голосу, принц? Хотя, по правде говоря, мне не совсем понятно, каким колдовством ты узнал, что я здесь, и каким чудом сам перенесся сюда…