Конармия. Одесские рассказы
Шрифт:
Бабель, как и многие его современники, обращается к стихии живой разговорной речи с ее образностью и метафоричностью и использует различные виды сказа, предполагающего наличие дистанции между речевой манерой автора и персонажа, которому доверено слово. Бабель демонстрирует удивительное художественное мастерство, осваивая индивидуальные языковые особенности того или иного своего героя и постигая таким образом его психологию. Герои Бабеля раскрываются не только в действии, но и через слово. Так, новелла «Письмо» показывает, как наивность, почтение к старшим и даже некоторая поэтичность уживаются в простом человеке с душевной глухотой, черствостью и дикостью. В письме, продиктованном рассказчику мальчиком экспедиции Курдюковым, соседствуют описание Новороссийска, Майкопа, Воронежа, беспокойство
1
Шкловский В. Б. Гамбургский счет // Бабель. Критический романс. – Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1928. – С. 82.
Форма сказа позволяет автору показать контраст между поведением человека, его поступками – часто бессмысленными и жестокими – и высокими намерениями и устремлениями. Рассказ «Соль», построенный в форме письма красноармейца Никиты Балмашева в редакцию, позволяет увидеть противоречия в сознании простого человека, равно способного на благородный поступок и убийство. Герой новеллы проявляет сочувствие к «представительной женщине с дитем», направляющейся к мужу, разрешая ей ехать в вагоне с красноармейцами, а когда узнает, что «дите» – это куль соли, который спекулянтка везет на продажу, сбрасывает ее с поезда под откос, а затем и расстреливает, «сняв со стенки верного винта».
«Солдат революции» Никита Балмашев убежден, что своим поступком он не только восстанавливает справедливость, но и борется с «изменниками, которые… хотят… выстелить Расею трупами и мертвой травой». Бабелевский сказ – это своего рода саморазоблачение персонажа, не замечающего трагических противоречий своего характера. Сочетание несочетаемого в душе простого человека отражает и его речь, включающая в себя простонародные и диалектные слова и выражения, а также новую лексику эпохи – язык митингов, лозунгов, листовок.
Есть у Бабеля и комический сказ, родственный зощенковскому. Резолюция начальника штаба на прошении командира первого эскадрона Хлебникова о возвращении тому коня звучит так: «Возворотить изложенного жеребца в первобытное состояние». Никита Балмашев в письме в редакцию описывает лишь то, что, по его словам, его «глаза собственноручно видели». Матвей Родионыч Павличенко признается в своем «жизнеописании», что он «неграмотный до глубины души».
Сам легендарный командарм Буденный, обращаясь к войскам с напутственным словом, допускает в своей речи комические ошибки. «Ребята, – сказал Буденный, – у нас плохая положения, веселей надо, ребята…» Анекдот органично входит в повествовательную ткань произведения. В новелле «Измена», написанной от лица того же Никиты Балмашева, что и «Соль», речевой комизм дополняется комизмом ситуаций: раненые бойцы, опасаясь измены даже в госпитале, не позволяют «немилосердным сиделкам» и докторам оказать им помощь.
Бойцы отказываются мыться, переменить грязную одежду и сдать оружие, они спят по очереди и по нужде ходят «в полной форме, с наганами». Однако комическое, как всегда у Бабеля, соседствует с трагическим: один из бойцов, товарищ Кустов, «должен был через четыре дня скончаться от своей болезни».
Сказовое начало в «Конармии» взаимодействует с так называемым орнаментальным. В каждой новелле читатель встречает обилие сравнений и метафор, набегающих, наслаивающихся друг на друга: «Поля пурпурного мака цветут вокруг нас, полуденный ветер играет в желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте, как стена дальнего монастыря…» Сравнения
В «Конармии» широко используется цветовая символика. Так, красный – цвет не только революции, но и крови. Бабель создает яркие, запоминающиеся картины: «…конь слушал Афонькино хрипение. Он в нежном забытьи поводил по земле упавшей мордой, и струи крови, как две рубиновые шлеи, стекали по его груди, выложенной белыми мускулами». В этой картине словно материализуется метафора эпохи, столкновение красного и белого. С помощью цветовой символики художник заостряет в своем цикле тему крови, тему страданий и жестокости, сплетая ее с темой Гражданской войны, революции.
Часто текст «Конармии» тяготеет к ритмически организованной прозаической речи. Новелла «Начальник конзапаса» открывается фразой: «На деревне стон стоит», которая воспринимается как начальная строка песни, частушки. В «Конармии», как в стихотворении или песне, особое значение обретают ритм и интонация речи. Бабелевское слово часто звучит как песенное, и не случайно тема песни сопровождает рассказ о походе 1-й Конной на Варшаву на протяжении всего цикла. Песни поют бойцы, песни любит слушать рассказчик, Афонька Бида исполняет песнь о соловом жеребчике, которая, правда, в «переложении» рассказчика звучит как библейская притча, а одна из новелл так и называется – «Песня».
Особую приподнятость речи рассказчика придают обращения, восклицания и инверсии – необычный порядок слов, а также высокая лексика, архаизмы – устаревшие слова, церковнославянизмы: «Нищие орды катятся на твои древние города, о Польша, песнь об единении всех холопов гремит над ними, и горе тебе, Речь Посполитая, горе тебе, князь Радзивилл, и тебе, князь Сапега, вставшие на час!» Фрагмент выдержан в стиле песни, сказания или древней летописи и вызывает ассоциации со «Словом о полку Игореве».
Думается, с помощью подобных скрытых цитат Бабель заостряет центральную идею своего цикла – идею единения, но уже не земель русских, как это было в летописи, а людей всей земли, жаждущих мировой революции, – и одновременно с этим предсказывает трагический исход событий, предрекая поражение похода. Кроме того, высокий стиль летописного предания взаимодействует в цикле с библейским слогом, а также стилем еврейских молитв. Новелла «Путь в Броды» открывается стилизацией под библейский слог: «Я скорблю о пчелах. Они истерзаны враждующими армиями. На Волыни нет больше пчел. Мы осквернили ульи… На Волыни нет больше пчел». Повторы соответствуют законам как песенного, так и торжественного библейского стиля.
Песенное, летописное, библейское начала сопроникают и составляют нерасторжимое единство.
Несмотря на то что состав книги претерпевал изменения, «Конармия» производит впечатление неделимого целого. Цементирующим началом цикла выступают лейтмотивы, благодаря которым устанавливаются соответствия между ничем не связанными на первый взгляд новеллами. Одна и та же тема может звучать в высоком и низком регистре, заявлять о себе непосредственно словом или уходить в подтекст, образуя некое «подводное течение» книги. Лейтмотивами в «Конармии» являются темы жестокости и мести, а также противостоящие им мотивы милосердия и прощения, темы вражды и разъединения, но также и братства и единения людей. Тема разорения домов, разрушения храмов переходит из новеллы в новеллу и вынуждает соотнести участь католического костела с судьбой склепа раввина. Автор нагнетает ощущение повторяемости событий. Так, несколько раз в тексте воссоздается ситуация новеллы «Мой первый гусь», намечающей тему «будничных злодеяний» и очерствения души рассказчика. В цикле повторяются не только ситуации и эпизоды, но и образы и цвета. Ключевой в тексте становится тема коня, которая звучит в главках «История одной лошади» и «Продолжение истории одной лошади», а также в новеллах «Начальник конзапаса», «Путь в Броды» (Афонька исполняет песню о соловом жеребчике), «Афонька Бида», «Замостье», «Аргамак» и других.