Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля

Мерлин Артур

— Который и достанет им чертежи?

— Наверное, — пожал плечами Симон. — Он достанет им снимки чертежей, получит свой миллион песет. А потом его схватят и посадят в тюрьму. Но это буду не я. Так что меня это уже не будет волновать.

— Довольно мерзкая точка зрения, — вдруг неожиданно для себя самой сказала я тихим голосом. — Ты не находишь?

Наступила пауза. Симон во все глаза смотрел на меня и не мог понять, с чего это я вообще так взбесилась. Ведь он заботился в данном случае не только о себе, но и обо мне.

— Я

же все объяснил тебе, — сказал он растерянно. — Ты же понимаешь, что другого выхода у меня нет. Пойти в контрразведку — значит поставить крест на своей карьере. А мне еще только тридцать лет. И что же — остаться не у дел? Наняться в мастерскую по ремонту швейных машинок? Или на фабрику механических игрушек? Почему ты меня оскорбляешь, Эстелла? — Он чуть не плакал, и я решила, что мне не следует быть столь требовательной и жестокой. Человек попал в переплет и еще неплохо держится. Так что же это я вдруг хочу от него?

— Извини меня, — сказала я, но по глазам Симона поняла, что он не простил меня. Мы поцеловались и я сказала еще: — Ты все делаешь правильно. Ты умный и опытный человек. Прости меня за то, что я необдуманно сказала дерзость.

— И глупость, — подсказал мне Симон.

— И глупость, — повторила я за ним. Хотя на самом деле мне не понравилась точка зрения Симона. Он должен был пойти в контрразведку и все сказать. Есть моменты, когда человек не должен так много думать о себе…

— Ты в этом уверена? — спросил я, прервав Эстеллу на этом месте.

— Да, — кивнула она головой. — Ты можешь мне не поверить. Ты можешь подумать: женщина, которая может так спокойно изменить мужу и переспать с человеком почти незнакомым, как я с тобой, не может искренне быть патриоткой. Но я уверяю тебя, что одно не имеет никакого отношения к другому. И я считаю, что служебный долг — это серьезная вещь.

— Ты знаешь, — сказал я Эстелле, — наверное, я не такой уж хороший судья в этом вопросе. Я — писатель и имею плохое представление о служебном долге. Так что я спросил тебя, уверена ли ты в том, что сказала скорее просто так, чтобы лучше узнать тебя. Вот и все.

Мои примирительные слова произвели на Эстеллу должное впечатление, и она успокоилась.

— А зачем тебе лучше узнавать меня? — спросила печально Эстелла. — Вероятнее всего, что завтра приедет Симон, и мы с тобой расстанемся навсегда.

— Наверное, для того, чтобы сильнее страдать, — ответил я. — Когда ты расстаешься с женщиной и мало ее знаешь, это не так мучительно. А вот если я хорошо буду тебя знать — вот тогда это действительно станет невыносимой мукой…

— И ты к этому и стремишься?

— Ну да, — кивнул я. — Это у русских такой обычай — страдать. И если причины для страданий нет, то мы обязательно ее создадим или придумаем. А если все же страдание будет недостаточно мучительным, мы придумаем что-нибудь, чтобы усилить его. Вот я и стараюсь узнать тебя получше, чтобы

полюбить посильнее, и чтоб уж расставаться было совершенно невыносимо.

Эстелла выслушала меня и молчала.

— Рассказывай дальше, — попросил я. — Мы ведь еще в самом начале, насколько я понимаю.

— Да, — согласилась Эстелла. — Я просто остановилась в этом месте, потому что это был первый случай, когда я перестала уважать своего мужа… Потом я снова зауважала и нашла тысячу оправданий для его поведения. Но это был первый шрам на моей любви к Симону. Лучше даже сказать — первая морщинка.

— Но он же заботится о тебе, о твоем благосостоянии, — сказал я, делая формальную попытку защитить этого неизвестного мне Симона, к которому я на самом деле не ощущал никакой симпатии.

— Да, это понятно, — ответила Эстелла. — И все же как-то мерзко. Не по-мужски.

С тех пор мы не говорили больше об этом. Звонки домой прекратились. Только однажды муж сказал мне за ужином, что его действительно перестали преследовать те личности и он надеется, что это навсегда. Симон сказал, что вероятно, они переключились на какого-то иного чиновника или инженера.

А через неделю я вообще об этом совсем забыла потому что столь многое вошло внезапно в мою жизнь… Дело в том, что я познакомилась с человеком. С мужчиной. Никогда прежде я себе такого не позволяла с тех пор, как вышла замуж.

У нас с Симоном всегда были только общие знакомые. А я сама никогда не заводила знакомств…

Однажды, когда я выехала в город, и ходила по магазинам, то зашла в кафе. Обычное уличное кафе в самом центре. Был такой жаркий день, и мне захотелось выпить лимонаду. Поэтому я присела за столик и стала ждать свой лимонад.

И тут я увидела его… Этот мужчина ходил за мной уж полчаса. Я заходила в разные магазины. В некоторых я оставалась надолго, из некоторых тотчас же выходила обратно. Но этот человек неизменно поджидал меня на улице у дверей.

Я не обращала на это никакого внимания. Такое часто бывает. По улицам слоняются толпы праздных людей. Многие из них присматриваются к женщинам, некоторые могут ходить за тобой полчаса или час, потом сделать попытку приблизиться и заговорить. Это совсем не опасно и нисколько не интересно. Они довольно назойливы от скуки, так что с ними надо просто выдержать жесткий тон… И тогда они исчезают. Вот и вся наука…

Поэтому я и не обратила внимания на очередного мужчину, который ходил за мной. Очередной бездельник тратит свое пустое время, — мелькнуло у меня при виде его, но сейчас, когда он вошел в кафе, я рассмотрела его повнимательнее.

Тем более, что он повел себя довольно дерзко и направился прямо к столику, за которым я сидела…

Он подошел и, чуть поклонившись мне, усмехнулся одними глазами и сел на стул напротив меня.

— Меня зовут Мигель, — сказал он и еще раз чуть поклонился.