Концерт для виолончели с оркестром
Шрифт:
– Ну.., мы же сегодня виделись, - неловко попыталась объяснить Рабигуль.
– Зачем тебе ехать в такую даль?
– Да мне не трудно.
Из последних сил, с упорством отчаяния Алик старался удержаться хотя бы на этой - зыбкой, неверной почве. Ведь ему было нужно так мало! Он тут же отринул все свои дерзкие притязания. Пусть только позволит быть рядом, хоть иногда! И все. И все!
– Не в этом дело...
Ресницы поднимались и опускались, прикрывая черные матовые глаза. Так вот почему они кажутся такими огромными:
– А в чем?
– хрипло спросил Алик.
– Девчонки смеются, - по-детски обиженно ответила Рабигуль.
– "Что, говорят, - он таскается?"
– Пусть смеются, - заглянул ей в глаза Алик.
– Мне все равно.
Что ж это с голосом? Слова протискиваются через глотку с таким трудом! И голос совсем чужой - хриплый, больной и несчастный голос.
– Нет, не пусть, - покачала головой Рабигуль.
– И мне вовсе не все равно.
Алик внезапно понял, зачем его пригласили: чтобы вежливо распрощаться. "Не надо!
– беззвучно и жалко взмолился он.
– Я не могу без тебя!" И вдруг спасительная мысль пришла ему в голову.
– Хорошо, завтра я не приду, - покорно согласился он.
– Значит, увидимся послезавтра?
Он постарался произнести это весело, непринужденно, вот только голос срывался.
– Нет, совсем не надо, - с восточной непроницаемостью и восточной жестокостью, даже не понимая, как она жестока, отобрала у Алика спасательный круг Рабигуль.
– Мы всегда ходили с Машей...
– Так пусть и она идет с нами!
Алику было уже все равно - гордость там, мужское достоинство, самолюбие, - лишь бы спастись - на шатком плоту, в ледяном бурном море.
– Да не надо же, говорю!
– вспыхнула Рабигуль и даже ножкой в мохнатой тапочке стукнула об пол от нетерпения. Гнев вспыхнул в темных глазах.
И этот гнев, эта маленькая, топнувшая об пол ножка сказали Алику все яснее самых ясных слов: он ей не нужен ни в каком качестве. Даже в ранге носильщика.
– Что ж, - кто-то чужой, казалось, говорил за него, - тогда до свидания.
– До свидания.
Что значат слова? Какое свидание? Они же прощались навеки.
Пошатываясь от жестокого, коварного в своей неожиданности удара, Алик вышел на улицу. Ветер стих, потеплело. А его колотила дрожь. Сутулясь, подняв воротник пальто, он зашагал к метро, механически передвигая озябшие сразу ноги.
– Эй, парень!
– Контролерша всей своей мощной грудью загородила путь к турникету.
– Пьяных не пускаем.
– А кто пьяный?
– тупо спросил Алик.
Он стоял перед жизнерадостной контролершей, пошатываясь, сунув руки в карманы.
– Ты, а кто ж еще?
– воинственно сказала тетка.
– А ну дыхни!.. Гляди-ка, не пахнет.
– Она озабоченно заглянула в глаза странному пассажиру.
– Да ты никак
– Да, - ответил Алик, и это было, как ни странно, правдой.
4
Падал снег, пушистый и мягкий, февральский снег. Но теперь же стоял декабрь, снегу положено быть сухим, ломким, колючим. Рабигуль так и сказала Маше, когда шли они утром в Гнесинку, а снег падал и падал, и Рабигуль тревожно косилась через плечо на футляр, а Маша смахивала варежкой снег со своей скрипочки.
– Смешно, - засмеялась Маша.
Рабигуль вопросительно посмотрела на подружку.
– Как мы боимся за свои инструменты, - ответила на ее взгляд Маша. Знаем ведь, что футляры надежны.
– Да еще в чехлах!
– подхватила Рабигуль.
– А все равно боимся, - закончила фразу Маша.
– Дай-ка я зайду с той стороны да и возьму тебя покрепче под руку. Эх, нет твоего верного рыцаря!
– Да, рыцаря нет, - с неожиданной печалью подтвердила Рабигуль.
– И зачем ты его прогнала?
– недоумевающе пожала плечами Маша. Стой-ка...
Они остановились. Маша перекинула русые косы со спины на плечи, старательно потрясла каждую - снежинки посыпались на светло-коричневое пальто.
– Надоели!
– капризно заявила она.
– Честное слово, срежу к чертовой матери! Получим стипендию, пойду к нашему парикмахеру, и пусть сделает мне короткую стрижку.
Вся Гнесинка считала старенького парикмахера в одном из арбатских переулков своим.
– Не кокетничай, - сурово заметила Рабигуль.
– Сама знаешь: все твоим косам еще как завидуют. Пошли, а то опоздаем.
И они двинулись дальше.
– А ведь я скучаю о нем, - застенчиво призналась Рабигуль.
– О ком?
Мысли Маши были уже далеко.
– Об Алике.
Маша недоверчиво покосилась на Рабигуль. Бог мой, сколько нежности в голосе! "Подумаешь, какой-то Алик..." Сама она никогда ни о ком не скучала. Ей все и всех заменяла музыка, ни на что и ни на кого времени просто не оставалось. Да и желания.
– Так позвони сама, - добродушно предложила она.
– Никогда!
– мгновенно вспыхнула Рабигуль.
– И потом, у меня нет его телефона...
– А почему?
– все так же рассеянно спросила Маша. Сегодня ее исполнение представляли профессору, и она заранее волновалась.
– Понимаешь, он всегда был рядом... Приходил каждый день... Да и откуда звонить? У нас же нет телефона.
– Откуда!
– фыркнула Маша.
– Из автомата!
Проигрывая мысленно прелюд, она тем не менее краем уха все слышала. Рабигуль печально молчала.
– А Владька?
– вспомнила Маша.
– Он за тобой вроде бегает.
– Владька - бабник.
– Рабигуль с трудом выговорила непривычное для нее, грубое слово.
– Пошел провожать и сразу полез целоваться.
– Ну и что?
– удивилась Маша.
– Подумаешь...