Концерт для виолончели с оркестром
Шрифт:
– Ты больна?
– испуганно спросил он.
– Да, - с какой-то жалкой покорностью ответила Рабигуль.
– Можно я лягу? Раздевайся Замерз?
Не снимая халата, Рабигуль снова забралась в постель, налила из термоса чаю - себе и Алику.
– Пей, согреешься.
И опять он вспомнил, что явился с пустыми руками.
– У тебя что?
– Воспаление легких.
– А мед есть?
– Меда нет, - помолчав, смущенно ответила Рабигуль.
– А молоко?
Она опять помолчала.
– Как раз вчера кончилось.
Голос звучал чуть ли не виновато.
– Знаешь что? Давай по порядку. Хлеб в этом доме имеется?
– Да, - обрадовалась Рабигуль и закашлялась.
– Масло?
– Не знаю. Кажется...
Но Алику все уже было ясно.
– Где тут у вас холодильник?
– сурово спросил он и, не дожидаясь ответа, скрылся в кухне.
Там он рванул на себя ручку старенького "Саратова", прошелся скептическим взглядом по пустым полкам. На гвоздике у холодильника висела большая сумка. Ее Алик заприметил сразу.
С сумкой в руке он вернулся к Рабигуль.
– Ключ есть?
– Какой ключ?
– От квартиры.
– Есть...
Она не знала пока, как на это неожиданное вторжение реагировать, но Алик не давал ей опомниться.
– Ну, я пошел, - решительно сказал он.
– Жди!
И чтоб не вставала.
Он шагнул на порог, оглянулся. Огромные глаза Рабигуль смотрели на него радостно, изумленно, смуглые щеки пылали.
– Лекарства есть?
– строго спросил Алик.
– Есть.
– Честно?
– Честно.
– Тогда все. Пока.
Дверь за Аликом затворилась, и Рабигуль, изнемогая от слабости, откинулась на подушки. Как хорошо, что не надо больше вставать... Ни о чем больше не надо думать... Ни о чем не придется заботиться...
Потому что есть Алик. Она вздохнула, закрыла глаза и снова провалилась в полусон-полубред. Опять пустыня, злой ветер, и от ветра пересыхают губы... Открывается-закрывается дверь, постукивают вилки и ложки на кухне. Сильные руки приподнимают Рабигуль, подкладывают под спину вторую подушку.
– Не трогай меня, я хочу спать.
– Выпей молока с медом - я разогрел - и спи.
Одной рукой Алик придерживает ей голову, вторая рука держит чашку.
– Как вкусно.
– Откуси кусочек, - просит Алик и подносит ко рту Рабигуль хлеб с маслом.
– Умница. А теперь спи.
Я сварю куриный бульон.
Он снова кладет подушки плашмя, заботливо укутывает одеялом ее прямые плечи, подтыкает одеяло под ноги и скрывается в кухне. Никогда не думал, что такое счастье - хозяйничать в доме у Рабигуль. Никогда не думал, что посмеет сказать: "Умница". Это все, потому что она заболела и стала слабой. А он почувствовал себя мужчиной.
Курица - кусок льда, но откуда-то берутся сообразительность и сноровка. Алик ошпаривает ее кипятком, разрубает, стараясь не грохотать, на части, ставит воду на газ. Где тут у них морковь? Где зелень?
Ничего у девчонок нет! Как же тут не заболеть? Эх, нужно было купить аскорбинки! Ну, завтра купит.
Алик не замечает, что улыбается. Он счастлив до неприличия. Он даже напевает - негромко, чуть подвирая - какой-то шлягер. Маша, раскрасневшаяся от мороза, со своею закутанной
– Здрасте!
– Маша шутливо наклоняет голову.
– Привет, - добродушно улыбается Алик.
– Как раз к обеду.
– Почуяла запах съестного!
– веселится Маша.
– Как наша Гулька?
"Наша"... Какое чудесное слово!
– Спит, как сурок. Что ли разбудим? Надо же ее кормить, правда?
Алик не очень в этом уверен, но ведь и вправду пора обедать. И так хочется заглянуть ей в глаза, что-нибудь от нее услышать: какой, дескать, он молодец!
Маша ныряет в комнату. Слышен веселый ее говорок, а в ответ - слабый голос Рабигуль, перемежаемый долгим, мучительным кашлем. "Надо ее на рентген, - волнуется Алик.
– Пригнать такси, и все дела".
– Ты почему босая?
– вскидывается он, когда возникает Рабигуль в дверях.
– Так ведь тепло, - неуверенно оправдывается Рабигуль.
– И потом я в носках.
– Ну и что?
– возмущается Алик.
– Тоже мне, защита! Сейчас же влезай в какие-нибудь брючки или что там еще...
Рабигуль улыбается, исчезает, возникает вновь - в коротких, до колен, брючках и свитере. В этих брючках она такая прелестная!
Обед проходит совсем как в семейном доме. Только вместо ребенка Маша. Она болтает без умолку - новостей тьма, да и вообще Маша болтушка, - а эти двое молчат, улыбаясь и поглядывая друг на друга.
Один только раз Алик прерывает Машу.
– Есть направление на рентген?
– неожиданно спрашивает он.
– Врач дала, но сказала...
– Завтра поедем, - решает Алик.
– Пригоню такси прямо к подъезду.
– А оттуда?
– беспокоится Маша.
– Гулечка посидит в коридоре, а я поймаю, - успокаивает ее Алик.
Всей кожей, всем своим существом чувствует он теперь, как это здорово быть мужчиной. И это вовсе не тогда, когда обнимаешь женщину и не когда укладываешь ее в постель. Это когда ты о ней заботишься, а она заботу твою принимает. Он всегда, всю жизнь будет заботиться о Рабигуль. Ей никогда ничего не придется решать. Он все возьмет на себя. Лишь бы она согласилась.
***
С этого морозного дня Алик не оставлял Рабигуль. Как он умудрился при этом не вылететь из института, он и сам потом удивлялся. Утроились, удесятерились силы. Он мотался между Гнесинкой и Губкинским как ошпаренный. Сложнейшие предметы изучал в метро. Лекции перекатывал у Кирилла.
На практике вкалывал так, что заработал уйму денег.
Сердце замирало при мысли, что так надолго расстался он с Рабигуль. Вдруг найдется кто-нибудь там, в Талды-Кургане? Да нет же, нет: она принадлежит уже другой культуре! Но - вдруг?.. От ужаса ночи лежал без сна после такой-то работы! Выходил из вагончика, курил, с тоской глядя на звезды. Внезапно стал суеверен, почти молился: "Только бы она никого не встретила!" Вернулся в Москву черным от загара, осунувшимся от душевных мук, повзрослевшим от неудовлетворенной страсти.