Концерт для виолончели с оркестром
Шрифт:
А рядом, через дорогу, жил Пастернак, чуть левее - Чуковский. Может, в самом деле от этой мощной энергии что-то да остается в воздухе? Сейчас много об этом пишут...
А как встречали их в Переделкине! Отношения с персоналом были почти домашними.
– О-о-о, Володя и Сонечка!
– улыбалась им навстречу дежурная.
– Как всегда, в свою комнату?
"Своей" была тридцатая - они к ней привыкли, иногда приходилось ждать, пока освободится, - "своим" был столик в столовой у огромного окна, "своей" была милая официантка, да все там было своим: тенистая аллея, ведущая к дому
Ну что ж, теперь Соня поедет в Дубулты, что-то ему подсказывало, что и вправду - в последний раз.
На следующий год им, пожалуй, не потянуть, даже если никто никуда не отделится. А ему надлежит лечить желудок. Невозможно откладывать на потом: боли стали невыносимыми.
– Поедете в Пятигорск, - сурово сказала врач и набрала номер Литфонда.
– Значит, в Пятигорск?
– переспросила Елена Михайловна, общая мама писателей - красивая, полная и доброжелательная.
– Поменяем вашу путевку в Дубулты на Пятигорск, желающих предостаточно.
– Но там же небось по трое в комнате!
– в отчаянии вскричал Володя.
– А я и так не сплю!
– Устроим вас одного, - успокоила его Елена Михайловна.
– Поезжайте, пока есть такая возможность. Сейчас так все меняется...
В самом деле, какая-то грозная неопределенность висела в воздухе. Надвигались события, перевернувшие плавное течение жизни всех. Только мало кто об этом в полной мере догадывался, и, уж конечно, никто ив страшном сне представить не мог, сколько жертв потребует обновленная Россия от своих граждан, сколько крови, грязи, слез, нищеты впереди.
8
Он заметил ее сразу. Тоненькая, высокая, не по-современному сдержанная и одинокая. Почему он сразу решил, что она одинока? Этого Володя не знал.
"Наверное, потому, что так мне хочется?" - упрекнул он себя. Нет, не поэтому...
– Ты чего башкой крутишь?
– спросил сосед по столу, могучий шахтер, прибывший из Воркуты.
– Стихи, что ли, задумываешь?
И захохотал оглушительно довольный своею шуткой. Его почему-то ужасно смешило, что взрослый мужик балуется стишками."
– Ну ты даешь!
– обалдел он, узнав о таком потешном роде занятий.
– Ты же старый уже.
– Во-первых, не такой уж я старый, - обиделся Володя.
– А во-вторых, при чем тут возраст?
– Мужик должен вкалывать; - убежденно заявил Николай, грохнув на стол в мозолях и трещинах кулаки.
– Этими вот руками.
– Я тоже вкалываю, - снисходительно улыбнулся Володя, - но головой. И еще - сердцем.
– Сердцем?
– недоверчиво переспросил Николай.
– А оно при чем?
– Оно при всем, - загадочно ответил его новый кореш.
– А сейчас, прости, мне на ванны.
– Так и мне!
– возрадовался шахтер.
– Погоди, только сбегаю, возьму полотенце.
Он увязался следом, и куда же было его девать?
Николай вообще органически не мог оставаться один.
–
– Слова, гад, не скажет, такая зануда! А ты с кем в палате?
– Ни с кем, - небрежно бросил в ответ Володя.
– Один.
– И не скучно?
– ахнул Николай.
– Ну, Вовчик, давай дружить!
Володя поморщился - так его сроду не называли, - но промолчал. А Николай был в восторге.
– Давай отселим старика к тебе, а ты ко мне?
– возбужденно тараторил он.
– А то поллитру распить не с кем!
– Нет, спасибо, - вежливо отказался Володя.
– Я тут работаю.
– Работаешь?
– вытаращил на него глаза Николай.
– Так ведь же отпуск!
– У нас отпусков не бывает, - сдержанно улыбнулся Володя.
– Как это?
– А вот так.
Объяснять было лень, да и как ему объяснишь?
Спускались, бросив на плечо полотенца, к ваннам. Бело-розовым цветом светились вишни и яблоньки, весна набросила уже на склоны изумрудный ковер свежей зелени, далеко, на холме, горел в ясном утреннем солнце золотой купол церкви. Володя все думал об этой изящной женщине, неведомо как и откуда, как ветром занесенной сюда, в Пятигорск, а Николай все говорил, говорил, говорил, намолчавшись со своим язвенником до смерти. Говорил он странно, сумбурно, невнятно, перескакивая с сюжета на сюжет, и все про какие-то страсти: кого-то засыпало, что-то там возгорелось, пошел в забой газ... Наверное, старался быть интересным. Потом вдруг принялся потешаться над москалями, представителем которых и был его новый друг Вовчик.
– Так ты сам платил за путевку? За паршивые ванны да за жратву? Ну ты даешь! За меня все - местком. А как же? Я, понимаешь, вкалываю, корячусь...
От искреннего негодования он просто не находил слов.
– Мне еще подкинули на лечение!
– радостно вспомнил он.
– Ну я от супруги, конечно, заначил, накупил пузырей.
– Чего?
– рассеянно спросил Володя.
– Чего-чего, - почему-то рассердился шахтер.
– Ты, Вовчик, живешь как на небе. Водяры, вот чего. А для дамы коньяк.
– Для какой дамы?
– удивился наивный его собеседник.
Ответом был оглушительный хохот.
– Да уж какую-нибудь найдем!
"Как бы от него отвязаться?
– маялся Володя.
– Хоть бы и в самом деле какая нашлась". Он покосился на бодро шагавшего рядом с ним Николая. Круглый, как шар, маленькие, с хитрецой, глаза. "Что же, на безрыбье и рак рыба, - не очень уверенно подумал он.
– Для курортного романа сойдет".
Окончательно отключившись от его трепотни, вставляя невпопад "да ну?" и "да что ты?", Володя все думал о незнакомке, видел перед собой ее легкую фигурку, черные блестящие волосы, туго стянутые в "конский хвост", опущенные долу глаза. Очень строгая, очень замкнутая, очень манящая. Почему она смотрит в землю? Такая манера? Чем-то смущена? Где же она сидит в столовой? Сегодня за завтраком специально прошелся со своим стаканом через весь зал, зорко поглядывая по сторонам - вроде за чаем, - но ее не увидел, и такая его охватила тревога...