Кондор улетает
Шрифт:
У входной двери Анна сказала:
— Должен же тут быть звонок.
Роберт зажег спичку.
— Ни звонка, ни ручки, ни молотка.
Над ними вспорхнули две пичуги, вспугнутые оранжевой вспышкой. Чуть дальше протяжно закричала сова, и ее крик оборвался на самой низкой ноте.
Анна засмеялась.
— Вот будет глупо, если мы, проехав такое расстояние, не сумеем войти!
Роберт ударил по филенке кулаком. Стук получился глухой и сразу затерялся в толще дерева.
— Такого тихого звука я в жизни не слышала.
— Дуб, — объяснил Роберт. — И дверь толщиной в фут, не меньше.
— Мы могли бы расположиться на траве. Или на пляже. Вот
— Ну, это не для меня. — Он раздосадованно прислонился к двери, задев медную щеколду. Она щелкнула, и хорошо смазанные петли беззвучно повернулись. Дверь отворилась.
— Она не была заперта, — хихикнула Анна. — А нам и в голову не пришло.
Потолок обшитого деревянными панелями вестибюля терялся в темноте. У подножия широкой лестницы увенчанная тюрбаном фигура негра в натуральную величину поднимала над головой еле светящий факел.
Под лестничным маршем висела скромная табличка.
Роберт указал на нее:
— Посмотрим, может, это контора.
Вход перегораживал небольшой стол, а за ним виднелся смутный провал комнаты. Света там не было вовсе.
— Черт подери! — крикнул Роберт. — Есть тут кто-нибудь? Есть тут кто-нибудь?
Звуки сразу, без единого отголоска, замерли под лестничным сводом.
— Иду, — спокойно произнес кто-то. — Я вас ждал. Сейчас иду.
Над столиком вдруг возникла фигура портье. Одной рукой он протер глаза, а другой пододвинул Роберту регистрационный бланк.
Да он же голый! — подумал Роберт. И сразу же: — Наверное, померещилось!
Портье зажег лампочку на гибком кронштейне, почти касавшуюся стола. Роберт заполнил бланк, не понимая, что пишет его рука, — он не спускал глаз с пупка портье, с волос, которые разбегались у него по животу.
— Благодарю вас, — сказал портье и убрал заполненный бланк в ящик. — Я сейчас отыщу коридорного, чтобы он внес ваш багаж. Эти негры всегда куда-то пропадают, когда они нужны.
Он повернулся и твердым шагом направился к двери. Кружок света скользнул по тощим ягодицам. Шарканье его босых ног оборвалось за дверью из проволочной сетки.
Анна уцепилась за стол и беззвучно захохотала.
— Ночь очень жаркая, а так прохладнее.
— Интересно будет посмотреть на это место утром, — сказал Роберт.
При свете дня это место оказалось просто большим, серым старомодным отелем. В нем жили четыре пожилые пары — легкие яркие платья, белые полотняные костюмы. И толстая вдова, которая всюду брала с собой любимую канарейку. И две сестры, старые девы, которые целыми днями сидели на террасе и решали кроссворды, не говоря друг другу ни слова, не глядя ни на небо, ни на море и лишь порой справляясь с толстым словарем, лежавшим на столике между ними. И еще рыжий мужчина, который каждое утро в четыре часа отправлялся ловить рыбу — днем его мертвецки пьяного привозил в отель капитан нанятой им яхты.
У восточной стены отеля была крокетная площадка, а у западной — площадка для шафлборда, но ими, казалось, никто никогда не пользовался. Имелся еще теннисный корт в разводах короткой травы. А далеко в залив уходили мостки, заканчивавшиеся широкой площадкой с навесом из пальмовых листьев.
В этот первый день Анна и Роберт стояли в тени навеса.
— Тут ничего интересного нет, — сказал Роберт. — Пойдем-ка приляжем.
Анна улыбнулась своей сонной довольной улыбкой:
— А что подумают люди?
— Они подумают, что мы безумно влюблены.
Окна их номера выходили на Мексиканский залив — плоский, без малейшей ряби. Горизонт терялся в жарком мареве. Накрахмаленные
Позже он сказал:
— Ну и жарища!
Над ее бровями и поперек верхней губы блестели полоски пота. Волосы у него на груди спутались и прилипли к коже.
— Пощупай кровать, — сказала она. — Настоящая печка.
— Я опущу штору.
Он на мгновение задержался у окна, глядя на бурую траву откоса. По пляжу шли двое детей в одинаковых голубых костюмчиках и в широкополых соломенных шляпах. Только что приехали? Или за мысом есть еще дома? Ребятишки присели на корточки у отмели, собираясь пустить на воду игрушечную лодку, белую и блестящую.
Он смотрел на белую деревяшку, к которой была привязана веревочка. Может, в отеле есть ялик, и вечером, когда станет прохладнее, он покатает Анну, Недалеко. Только чтобы почувствовать упругость воды. Покачиваясь за отмелью, они будут смотреть туда, где недавно были и куда снова вернутся.
Ему всегда это нравилось. Даже когда он был совсем несмышленышем, он любил забраться в долбленку или в старый ялик, выгрести на середину протоки, а потом просто лежать и глядеть по сторонам. Так было и в тот день, когда «Бозо», большой куттер для ловли креветок, принадлежавший пяти братьям Шерами, прошел вверх по протоке. Он замечтался и не спохватился вовремя, хотя этот мотор — его все знали — можно было услышать за полмили: в нем не хватало одного поршня. Он знал, что нужно повернуть нос лодки к волне и удержать ее так. Но у него не хватало сил, а долбленка слушалась плохо. Волна ударила ей в борт, и она перевернулась. Впервые в жизни он поплыл. Вода казалась густой и тяжелой, у него от ужаса метались перед глазами цветные пятна. Его ноги двигались в ритме отчаянного бега, пальцы вцепились в весло. Он хныкал, стараясь плотнее сжимать губы. Потом он почувствовал что-то под ногами и с трудом сообразил, что это добленка, которая не пошла на дно, а продолжала плавать под водой. Он стоял на ней, как на крохотном островке. «Бозо» исчез за поворотом, волны улеглись, и он без труда удерживал равновесие — вода доставала ему только до плеч. Он вопил, пока его не вытащили. На берегу его сразу же выдрали ремнем для правки бритв, но двоюродные братья поленились разыскивать под водой свою долбленку. Был субботний вечер, они наелись вареных креветок с пивом, и им не хотелось двигаться. Долбленка может и подождать — течения-то в протоке нет. Утром они принялись прикидывать, как взяться за дело, запивая размышления пивом. И тут «Бозо», отправившийся на ловлю в воскресенье, потому что погода стояла отличная, налетел на долбленку, невидимую в мутной воде. Было много крика и ругани, но беды особой не случилось — только потеряли несколько часов лова. После этого, когда рубцы от порки зажили, Роберт научился плавать. От грязной воды его не раз рвало, но плавать он все-таки выучился.
— Анна, — сказал он, — ты умеешь плавать?
Она не слышала. Она лежала ничком, совсем нагая, ее длинная гладкая спина блестела от пота.
Странно, подумал он. Как мало я о ней знаю.
Он потрогал ее за плечо:
— Ты умеешь плавать?
Она приоткрыла один глаз.
— Что? Началось наводнение?
— Спи-спи, — сказал он и почувствовал, как под его ладонью ее мышцы расслабились, плечо стало мягким и тяжелым.
Он пощупал постель. Казалось, в нее влилась вся дневная жара. Когда Анна встанет, на простыне останется тень из пота, темный четкий отпечаток. Безупречный абрис. Тень, лишенная плоти.