Кондотьер Сухоруков
Шрифт:
Стылый утренний осенний ветер проморозил их основательно, пока, наконец, сверху не послышался шум.
— Глядите! Народ со стороны Таниче идет! — крикнул кто-то, селяне заволновались.
Вдоль ручья шла огроменная толпа — может, целая сотня. Такие же полуголые крестьяне с небольшими мешочками за плечами.
— На работы? — мрачно спросил у них бедноодетый хоанауини с грозной макой на плече, который сопровождал толпу.
— Да, господин, — опустив глаза, за всех ответил Хадани.
— Следуйте за нами, — лениво приказал
— Двенадцать, господин, — снова сказал Хадани, так как остальные боязливо молчали.
— Ясно… Значит, ты, разговорчивый, отвечаешь за то, чтобы все двенадцать дошли до Лабоче. Если кто-то сбежит — шкуру спущу!
А куда им бежать-то? От земли не уйдешь, а на родном поле всегда найдут…
По дороге к толпе присоединялись всё новые несчастные, так что перед Лабоче толпа выросла чуть ли не вдвое.
Лабоче! Великий город! Казалось бы, всего полдня пути от родного селения, но Хадани ни разу не был здесь. А зачем? Вся его жизнь была на его земле. И этого вполне хватало.
«Хватало — пока не увидел эту красоту! — оборвал сам себя крестьянин. — Это что же получается? Не появись тут злобные чужаки, я бы мог за всю жизнь этого и не увидеть?».
Город был огромным и прекрасным. Кое-где были видны следы пожарищ, но, в целом, горожане выглядели мирными и даже довольными. Хадани любовался на богатые дома хоана: с росписью, с лепниной! Краем глаза увидел шумный рынок. А к великому храму, стоящему на высоких каменных ступенях, их даже подвели.
— Помолитесь Хичаане, несчастные, — хмыкнул их страж. — Чтобы уберегла ваши убогие жизни.
Холодный страх снова сковал сердце Хадани. Он поднял руки и истово воззвал к милосердной богине: спаси и сохрани! Подношения принести им, конечно, не позволили. Да и что он мог дать Хичаане? Горсть муки? Или пролить свою кровь?
После короткого отдыха толпу погнали к реке.
— Говорят, что чужаки за Атояком живут, — шепнул Пуганый. — Нас в воду загонят, что ли?
Хадани пожал плечами. Плавать он толком не умел, но в сухой сезон через реку как-нибудь да переберется. Проблема в том, что мешок намокнет… «Протяну я без еды десять дней? — задумался крестьянин. –Может, чужаки дадут время корешки пособирать?».
Но в воду их не погнали. Чужаки… У Хадани не было слов, чтобы описать увиденное. Они прошли по лодкам! Лодки — может, двадцать или даже сорок — стояли плотно, борт к борту и полностью перегораживали мелеющий Атояк! Веревки прочно стягивали суденышки, а поверх них были брошены досточки.
— Переходим! — командовал усталый хоанауини. — Да по одному, болваны! Быстро-быстро! На том берегу вы уже будет не моей заботой.
Хадани робко ступил на досточку. Так плавно закачалась, но выдержала. В спину требовательно толкнули. Тогда он мелкими шажками засеменил по настилу, который извивался змеей по воле волн — но держал! До дальнего берега путь оказался недлинным…
И тут он впервые увидел чужаков.
Вроде бы, и обычные люди. Только глаза другие. Холодные глаза. И волосы другие. Либо короткие, либо стянутые тесемками в хвосты. Морда одного из них вся была покрыта чужими знаками, но больше ни у кого такого не было. Зато почти у всех в руках оружие. Красивое и пугающее. Настоящее оружие благородных воинов.
— Восемнадцать… Девятнадцать… Двадцать… Стоп! — отсчитывал проходящих по досточкам чужак.
Отсчитывал на чистейшем Настоящем Языке, и Хадани вдруг понял, что перед ним земляк-беэнаса! Только непривычно одетый.
— Радости и благополучия! — вежливо поприветствовал его крестьянин, не понимая, кто перед ним: благородный хоана или пеникече.
Однако, сородич полностью проигнорировал приветствие. Он повернулся к двадцатке работяг, махнул рукой куда-то на запад и крикнул:
— Идти туда!
Крестьяне смущенно топтались на месте, тогда пара чужаков что-то злобно закричала и принялась толкать их длинными дубинками. Работники тут же затрусили в указанном направлении, а странный беэнаса уже отсчитывал новую двадцатку.
Мужчины шли, а Хадани с ужасом смотрел на правобережную часть города. Здесь всё было совершенно не так, как в том, старом Лабоче. Строений было мало, часть из них развалена, другая, наоборот, не достроена. Тропинки вытоптаны до состояния грязевого месива, всюду валялись груды бревен, хвороста, необычных кирпичей, разноразмерных камней. Где-то дымило, что-то постоянно горело. И постоянный гомон и шум.
Шагая по тропке, крестьяне добрались до огромного навеса. Наверное, не меньше ста шагов в длину. В тени, то тут, то там в вальяжных позах развалились такие же работники. Некоторые с хитрыми улыбочками поглядывали на новеньких.
— Нам точно сюда? Мы тут жить, что ли будем? А где хоана? — сбившись в стадо, загалдели крестьяне.
Хадани внимательно разглядывал округу. Под навесом, через равные промежутки были сложены очаги — шесть штук. И местные работники старались быть поближе к ним. Все они развалились на циновках, откинувшись на связки хвороста. Несколько скрученных в рулоны циновок лежали у опорных столбов.
«Возможно, они ничьи», — подумал парень и сам шагнул вперед. А что? Господ рядом не было. Чужаков — тоже.
Сопровождаемый пристальными взглядами, он прошел к столбу, взял крайнюю циновку и замер. А потом мысленно махнул рукой, раскатал ее на свободном пятачке прямо возле очага. И уселся.
— Ты кто такой? — вскинув брови, спросил его ближайший из старожилов.
— Хадани, — в тон ему ответил новичок.
Мужик внезапно растянул улыбку.
— Всё правильно делаешь, Живущий Под Холмом! — засмеялся он. — Здесь, у четлан, нельзя сидеть и ждать. Хватай первым, потому что всем ничего не хватает. Зови меня Балаалом, Опоссумом… Тезки, значит!