Кондотьер
Шрифт:
– Там, – подтвердила Наталья, отворачиваясь.
– Не хочешь с ней повидаться?
– А ты?
– И я бы не отказался. Разговор у нас вчера занятный получился, но, как ты помнишь, завершить его мы не успели.
«Берг… – вспомнил он. Кто бы мог подумать! Но портрет Серебряковой, вот главная интрига! Как же зовут ее мать?»
– Что ж, – пожала плечами, – девятый час, говоришь? Давай позавтракаем, и я ей позвоню. Здесь есть телефон?
– Обязательно есть. Как же в наше время и без телефона?
– Я могу им воспользоваться?
– Ни в чем себе не отказывай! – он прошел на кухню и стал варить кофе. Ему было любопытно,
«Кофе и бутерброд с ветчиной! Могу я позволить себе съесть наконец что-нибудь человеческое?»
Под «человеческим», как и всегда, понималась простая сытная пища. Не то чтобы Генрих не понимал гурманов. Понимал. И под настроение мог составить им вполне компетентную компанию. И все-таки, если речь заходила о еде, которая ему по-настоящему не надоедала, то это совсем о другом. Отварной картофель, печеная кукуруза, тушенная с перцем и томатами фасоль. Макароны по-флотски, гороховый суп на копченых свиных ребрах, холодец…
Все-таки, хочешь или нет, но положение обязывает, и по счетам попробуй не заплати. Натали прошлась по квартире, нашла телефонный аппарат, закурила папироску и начала накручивать диск. Первым делом – а начинать всегда следует с самого паскудного – набрала номер телефона конспиративной квартиры Годуна. Юрий Львович Павловский, известный в леворадикальном подполье под псевдо Годун, жил, практически не скрываясь. Он являлся – и не по легенде, а на самом деле – успешным и состоятельным частным поверенным, вполне официально вел в императорских уголовных судах дела анархистов, коммунистов и социалистов, со всеми был знаком и встречался открыто даже с теми из «этих всех», кто находился на нелегальном положении. Такое сложное существование между двумя отрицающими друг друга мирами позволяло, среди прочего, эффективно маскировать активное участие в работе боевой группы. Но вот уже об этом знали совсем немногие, и Натали – как раз по случаю – была одной тех, кто знал это наверняка. Павловский являлся ее непосредственным командиром, насколько это вообще возможно в анархистской среде. Ну, а на конспиративной квартире – во всяком случае, той, о которой знала Натали – Годун содержал любовницу, что было, ужас, как практично. Во всех смыслах, если быть искренним. Ну, а в случае провала всегда можно покаяться в меньшем грехе. Перед женой, вот в чем соль, а не перед жандармскими дознавателями.
Итак, она позвонила Годуну и сухо – то есть без эмоций – доложила, что операцию пришлось отменить, так как «буквально в последний момент» стало известно, что «мы ошиблись» и это не Кейн.
Павловский не удивился и не осерчал. Похоже, он знал в подробностях, как именно она «отменяла операцию». Выслушал, хмыкнул в трубку, сказал, молодец, конечно, но – напомнил отеческим тоном – дисциплину никто не отменял. И далее в том же роде, типа, если вышел приказ «стрелять», то сначала выстрели, а потом уже уточняй.
– Ну, да! – сказал он почти весело. – Не Генрих Кейн, а Генрих Шершнев. Не Мясник, а Шершень. Оба полковники. Оба наемники. В чем разница?
– Наверное, в том, – осторожно возразила Натали, – что, когда Кейн рвался к Саламанке, защищал ее Шершнев.
– Ну, это философский вопрос, кто, зачем и от кого защищал Саламанку, да и не телефонный разговор. Увидимся, поговорим!
– Хорошо, – согласилась Натали, но не задала вполне ожидаемый вопрос на тему, где и когда. – Увидимся.
«Будет интересно… но только одному из нас».
Следующей в ее списке значилась Альта.
– Это я, – сказала Натали.
– А это я, – ответила, словно бы потягиваясь, Альта, – белолица, весновата и черемна. Не хочешь упасть в мои объятия?
– Не хочу.
– А жаль! – вздохнула на другом конце провода Альта. – Тогда переходим к фигурам вежливости. Чем могу быть полезна?
– Мне нужен номер телефона Ольги Станиславской.
– Вот оно как! А ты знаешь, где служит Оленька Берг?
Альта к делам боевки отношения не имела. Она писала стихи, играла на флейте, рискуя сесть за совращение несовершеннолетних, клеила сопливых девчонок – едва ли не гимназисток младших классов – и устраивала всевозможные «перформансы», заканчивающиеся традиционным скандалом и мордобоем. Однако, как и положено «фурии авангарда», Лера Михеева придерживалась левых взглядов и гордилась своей «прикосновенностью» к делам подполья.
– И где же служит Оля Станиславская?
– Оля служит в контрразведке флота, – драматическим шепотом и наверняка не без закатывания глаз ответила Альта.
– Ужас какой! – подыграла, было, Наталья, но тут выяснилось, что после разговора с Годуном настроения дурачиться у нее нет и в помине. – Лера, она же филолог, как и я. Наверняка работает делопроизводителем. Жить-то ей на что?
– Ну, не знаю, – возразила Альта. – Берги, вообще-то, богатые.
– Берги богатые, – согласилась Натали, – но мы с тобой, девушка, всех Олиных обстоятельств не знаем. Телефон дашь?
– Дам, дам! – хохотнула в ответ Лера. – И вам дам, и вам. А вам – нет!
Но телефон все-таки продиктовала и ушла «играть на флейте» заумь Пендерецкого.
Повесив трубку, Натали задумалась, было, над тем, а не поменять ли ей планы, однако искушению не поддалась и Ольге звонить не стала. Позвонила Свирскому. Но это был короткий, чисто деловой разговор.
– Олег Борисович, – попросила она, – сделайте одолжение: мне срочно нужна информация на одного человека! Нет, – ответила она на вполне ожидаемые возражения. – Он не из этих. Генрих Шершнев, – назвала имя. – Полковник Хорн. Но меня интересует не его карьера наемника, а молодость, служба в Первом шляхетском, семья… И как, вообще, он заделался кондотьером?
Второй «рабочий» день в Петрограде начался со встречи с начальником штаба Отдельного корпуса жандармов Генерального штаба генерал-майором Бекмуратовым. Впрочем, по такому случаю Айдар Расимович облачился в партикулярное платье, носить которое, как выяснилось, умел не хуже формы. Одним словом, не сапог, и вел себя соответственно.
– Рад знакомству! – он энергично, но без ажитации пожал Генриху руку, вежливо кивнул Наталье и жестом указал на столик в углу ресторанного зала. – Прошу вас!
Ни одного лишнего слова, но Генрих заметил, столик накрыт на троих. Следовательно, Бекмуратов решил говорить при свидетеле.
«Любопытный поворот, – отметил Генрих, предлагая Наташе руку. – Посмотрим!»
– Должен отметить, вам удалось меня удивить! – начал генерал, едва они расселись вокруг стола. Больше в зале никого не было, даже охраны. А ресторан, судя по всему, еще даже не открывался.
«Простенько, но со вкусом. И вполне в духе нашей родной жандармерии».
– Имеете в виду вчерашний инцидент?