Кондотьер
Шрифт:
Глава 4
Сарабанда, или танец соблазнения
– Мне показалось, или ты действительно не удивлен?
Он смотрел на нее без усмешки, но словно бы с укоризной.
– Не удивлен. – Слова произносил осторожно, как будто боялся испугать ее или обидеть. – Знал, догадывался, какая разница? Цеге фон Мантейфель? Нет, конечно! И откуда бы? Но все сходится. Тебе знакомы речевки и девизы Первого шляхетского, значит, училась в женской гимназии Вагнера. Что из этого следует, знаешь? Из хорошей семьи. Скорее всего, дворянка из балтийских или новгородских немцев. Возможно, ингерманландка или датчанка… Но почти наверняка из протестантов. Гимназия, университет… ФАР и «Набат»… Внешность опять же. Так что, не из крестьян и очень сомнительно, что из работниц. Ну, и пальцы… Рояль с четырех лет?
– С трех, – сердце трепыхалось, как пойманное животное. Хорошо, что он этого не мог видеть. Или мог?
– С трех… – согласился с мягкой необидной иронией. – И из лука стреляла?
– Да.
– Диана-воительница… Клуб «Амазонки»?
– «Валькирии».
– Значит, с амазонками дрались на стрельбах в Кавголово?
– В Стрельне… после соревнований…
– Традиция, – кивнул он. – Я видел пару раз, как дерутся девчонки. Страшное дело! Хуже мальчишек, ей-богу!
– О чем говорил Бекмуратов? Не скажешь? Тайна?
– Тайна? Нет, пожалуй! – Как ни странно, Генрих был серьезен, но нечто вроде улыбки блуждало по его губам. – Секрет. Так, наверное, будет правильно. Ты ведь не бросишься сообщать об этом товарищам по партии? Дашь мне день-два, чтобы разобраться с моими обязательствами?
– День-два?
«Так мало? – удивилась Натали. – Всего два дня? Но что именно я узнала из разговора с господином жандармом? Да, ничего конкретного! И сообщать не о чем… Да, и некому, похоже…»
– Три дня… – сказала она, чтобы не молчать. – Хватит?
– С головой!
– А этот профессор… Я не поняла, он кто? – Вопрос не праздный. Возможно, ключевой во всей этой истории.
– Давай, пока не будем о нем, хорошо?
– Значит, на встречу с ним я не иду, – не вопрос, констатация очевидного.
– Извини.
– Да, не за что, я думаю. Твое право. Когда освободишься?
– Думаю, часам к семи. Как смотришь на ужин в «Европе», на Крыше?
– Намекаешь, что мне надо одеться соответственно?
– И это тоже, поскольку, как мне кажется, после «Европейской» нас ожидает нескучное продолжение вечера.
– Опять со стрельбой?
– Не думаю, но всегда следует готовиться к худшему. Так что, не забудь про дополнительную обойму.
– Хорошо, как скажешь, – не стала спорить Натали. – Куда мы идем?
– Пока не знаю, но уверен, приглашения не заставят себя ждать.
– Не возражаешь, если я пока встречусь с Ольгой? – Пробный шар, но отчего бы не попробовать?
– Да, разумеется, – кивнул он. – И знаешь, спроси ее, если не трудно, как зовут ее мать? Это возможно?
– Ее мать? Тебя беспокоит портрет, о котором упомянула Ольга? – сказано, как бы мимоходом, но Натали эту подробность не забыла. Помнила. – Ты знаешь, что это за портрет?
– Нет, пожалуй… – Смущен, но неизвестно, чем или отчего. – Дело давнее, как я понимаю. Мог и забыть. Но не против – вспомнить, – мягкая улыбка, впрочем, на лице Генриха даже такие улыбки полны опасного подтекста.
«Ты меня предупреждаешь? А сказать прямо, в чем дело, не хочешь? Надеешься, что пронесет?»
– В семь, – неожиданно закончил он разговор. – В «Европейской». Можешь опоздать, но не более десяти минут. Идет?
– Попробую!
На этом и расстались.
На этот раз связным оказался не юноша. В книжном магазине Сытина на Садовой улице к Генриху приблизилась средних лет женщина. Подняла со стола томик поэта Пастернака, перелистнула задумчиво и, коротко, но явно внимательно, оглядев торговый зал из-под полуопущенных ресниц, шепнула, не разжимая губ:
– В пятнадцать ноль-ноль ровно. Набережная реки Мойки сорок восемь, на углу улицы Гороховой. Вход со двора. Второй этаж. Частный поверенный Поливанов.
Шепнула, отошла. Тронула еще одну книгу, другую. Перешла к полкам с журналами, взяла в руки одну из тетрадей «Искр». Генрих проводил ее взглядом, посмотрел по сторонам – несколько мужчин и женщин у полок с книгами, девушка кассир, занятая с покупателем, средних лет приказчик у поискового каталога – и вышел на улицу. Вдоль Садовой холодный ветер нес водяную взвесь, мало чем – по ощущениям – отличающуюся от ледяной пыли.
«А ведь это еще не зима, – подумал Генрих, поднимая воротник пальто и еще ниже надвигая на лоб шляпу. – Впрочем, это Петроград, и этим все сказано».
Он прошел мимо лавки Алферова и конторы завода Новицкого, перешел улицу, переждав, пока не прогромыхает мимо оранжево-синий трамвай, и вошел под крышу торговой галереи. Здесь было спокойнее и, как будто, даже теплее: не так задувал ветер, и ледяная морось не летела в лицо.
«Профессор консерватории… Выходит, Иван помнит старые шутки и предполагает, что я их не забыл тоже. Вопрос, что с этим делать?»
Он прошел немного вперед, рассеянно рассматривая торговые витрины, и неожиданно заметил табачную лавку.
«Весьма кстати… – Генрих постоял перед лавкой еще мгновение, переводя заинтересованный взгляд с трубок на сигары и с папирос на зажигалки и винтажные коробки спичек. – Почему бы и нет? – подумал он, поймав короткую, но неслучайную мысль. – Разве это не удачная деталь? Да, – решил Генрих, толкая стеклянную дверь, – в этом определенно есть смысл, да и на вкус… Особенно в нашем климате».
Дверь поддалась, тренькнул колокольчик, и Генрих оказался в мире чудесных запахов. За высоким витринным окном властвовала холодная сырая зима, практически лишенная собственного запаха, в отличие от осени, то благоухающей созревшими плодами, то пахнущей кострами и опавшей листвой. Запахи же разговаривали с сердцем Генриха напрямую, без переводчиков и посредников, часто определяя его настроение и образ действий. И это оказалось немалой удачей для него, очутиться здесь и сейчас, на Садовой улице в доме 19, в заведении Якуба Дивеева, предлагающего «широкий выбор табачных и сопутствующих изделий». Насколько не нравились Генриху парфюмерные «ароматы», настолько же приятны и понятны были чайные дома, кофейные и табачные лавки, магазины ориентальных товаров. Но табак и чай… За этими словами скрывались великие миры, непознанные, загадочные, сулящие удачу, манящие новизной.