Кондратьев и Лёля
Шрифт:
Фирма
Рассказывают, что сначала пытались раскрутиться на простых отделочных работах: двери, окна, потолки и прочая мелочь. Я этот этап не застал. Оказалось, геморроя больше, чем заработанных денег.
Ввели в состав новых учредителей со связями, и завертелось!
Образовалась посредническая контора – между крупными банками и строительными фирмами. Всё основано на личных доверительных связях с учётом интересов заказчика.
К примеру, открывает банк новое отделение. Работы море. Начиная от простой отделки до установки броне-конструкций.
И вот тут на сцену выходит Его Величество Откат! Время такое – каждый хочет урвать кусок пожирнее. Со стороны банка работы курирует сотрудник, которому ничто человеческое не чуждо: вот он – шанс самому заработать на этом заказе. Но ведь страшно, а вдруг раскроется афера? Тут и начинается наша с Виктором работа – убедить, втереться в доверие, чтобы поверил нам – не кинем, всё пройдет без сучка и задоринки. Поверил? Дальше все просто.
Допустим, ориентировочная стоимость работ – пол-лимона зелени, и это уже с учётом интереса нашей фирмы. Представитель банка, смущаясь, предлагает накинуть сверху ещё сотку и размазать по смете, а он будет лоббировать нашу фирму и способствовать получению заказа. Дело сделано.
На счет нашей фирмы падает шестьсот тысяч, мы обналичиваем, и я откатываю сотку налом в конверте представителю банка. Все довольны, и я в том числе, потому что только я общаюсь с представителем банка, только мне он доверяет – никаких третьих лиц. А уж сколько при такой схеме прилипнет к моей ладошке – не ваше дело. Главное – не зарываться, и интересы всех будут соблюдены.
А вот и Виктор Виленович собственной персоной. В дорогой дублёнке нараспашку. Костюм-тройка, рубашка в тонкую полоску, галстук, дипломат Самсонайт… Вальяжный, неспешный. Волосы назад зачёсаны, нос с еврейской горбинкой, губы поджаты, словно чем-то недоволен.
Руки пожали. Он на окно открытое покосился. Я промолчал – к чему день с брюзжания начинать? Да и без толку, я уже понял.
Ну конечно! Вот и Лидуся с чашечкой кофе спешит. Как же… Утренний ритуал Виктора Виленовича. Сначала кофе, все дела потом.
Мы не друзья и никогда ими не станем. Скорее соперники. Внешне это никак не проявляется, и понять, кто на шаг впереди, невозможно. Он работает по своим банкам, я по своим. Кто сколько получает от сделки – не знает никто. Этим не хвастают. Можно только догадываться. Вот поэтому мы все время приглядываемся друг к другу, стараясь уловить малейшие нюансы настроения. Только так можно угадать, насколько успешно идут дела. И мы оба зависим от генерального и учредителей: если зарвёшься и доходы фирмы поползут вниз – вылетим со свистом. Незаменимых нет. Поэтому каждое действие, каждое слово – просчитаны и продуманы. Постоянное напряжение. Лёля говорит, не расслабляйся, не верь никому и главное – никаких дружеских отношений. Заработаешь свой первый лимон – тогда можно думать, что делать дальше.
Лёля
Лёля – психолог.
Когда мы с ней встречаться стали, со мной что-то странное приключилось: я ей поверил. Я, который никогда и никому не верил! Почему так? Часто задумываюсь… не могу понять. Как нарыв гнойный прорвался. Нельзя ведь совсем одному? Эх, надо было собаку завести.
Какое-то странное ощущение: она мне родная. Всю жизнь чурался этого слова. Глупое. Чтобы я когда-нибудь с матерью, не говоря уж об отце, откровенно поговорил? Да и о чём с ними разговаривать? Как денег достать и где винище подешевле купить? Или с Мариной? О том, что я всё время на работе, семья заброшена? А с Лёлей можно обо всём – она слушает. Я, бывает, целые монологи закатываю, слюной брызжу, возмущаюсь, а она сидит и спокойно ждёт. Потом выдаст пару фраз, и всё мне ясно становится, успокаиваюсь.
Когда в первый раз к себе пригласила…
Квартира у неё странная, как и она сама.
Последний этаж старого обшарпанного дома, но подъезд вылизан до блеска.
Разделись в прихожей, в комнату зашли – берлога! Тёмная, все стены в книгах – пустого места не найти. Письменный стол с компьютером у окна, ещё один – низкий старинный на гнутых ножках, возле два огромных кресла в тёмно-коричневой коже и, главное, камин – настоящий, а не подделка электрическая – с дровами, с трубой – через чердак, на крышу. Шторы на окне плотные, тяжелые, свет не пропускающие.
Нагнулась к камину. Юбка черная, короткая колоколом, ноги затянуты во что-то тёмно-малиновое. Всё так необычно… Чувствую – хочу её, как женщину хочу.
Она чем-то на дрова попрыскала, спичку зажгла – полыхнуло. Шторы задернула, свет погасила.
Сели в кресла, друг напротив друга. Отсветы от пламени по корешкам книг гуляют. Лицо у нее при этом освещении чужое, отрешённое, вместо глаз провалы. Молчим.
Не по себе стало… давит. Вдруг печка – та, что дома была – перед глазами замаячила, дверца открытая – пламя гудит, мечется. Дымом, плесенью, тряпьём затхлым запахло. Стараюсь отогнать – не получается.
Почувствовала она, что со мной что-то не так, поднялась.
– Пойдём, – позвала, – квартиру тебе покажу.
Дверь открыла, выключателем щёлкнула – белое! Потолок, стены белые, кровать огромная, белым мохнатым пледом застелена, тюлевые занавески на окне, даже платяной шкаф и тот белый. Люстра на потолке распласталась – света много. В углу – трельяж зеркальный на низком столике.
– Нравится? – спрашивает.
Я только ошарашенно кивнул.
– Давай тогда здесь устроимся.
На кровать легла, руки за голову закинула.
– Ложись, – говорит, – не стесняйся.
Черная на белом… Вот, думаю, и приплыл ты, Лёшка!
Тапочки скинул, лег рядом. Никакого желания уже не чувствую. Как телка в постель уложили. Но деваться-то некуда – ситуация…
Повернулся к ней, руку на живот положил. Мне кажется, женщины любят, когда мужская рука у них на животе. По Марине сужу. Может, с деторождением как-то связано?
Она мою руку с живота сняла – не сбросила, аккуратно, рядом на покрывало положила.