Конец белого ордена
Шрифт:
— Это кто же такой, — потер лоб старик. — Много у нас лицеистов училось, разве всех упомнишь. Да их я больше по именам знал. А какой он из себя, ваш товарищ? На вид какой?
— Как вам его обрисовать, — в раздумье произнес Корабельников и поднял глаза к потолку. — Зовут его Митей, дядя у него известный путешественник…
— Так бы сразу и сказали, — обрадовался старик. — Как же, как же, знаю его преотлично. Митенька… Он же на моих глазах вырос. Сколько раз, бывало, за него душой болел, когда его в карцер сажали.
— А за что сажали?
— За всякое. За шалости, неповиновение, нарушение установленных порядков. Он,
— Да, он такой, увлекающийся. А в последний раз когда его видели?
— Дай бог памяти… Когда же это было? Должно быть, глубокой осенью, когда большевики взяли верх в Москве, свои порядки стали устанавливать. Занятия у нас, само собой, прекратились. Да и какое может быть занятие при таких порядках. В классах холодно, топить нечем. Лицеисты — кто куда. Преподаватели по домам отсиживаются. Ждут, кто кого одолеет, чья возьмет. А мне ж куда деться? Неотлучно тут нахожусь, имущество охраняю. Да как-то раз утром забрел ко мне Митенька. О том, о сем поговорили. Он у меня спрашивает, где его приятели-дружки, кто куда подался. Ну, о ком что знал, все ему порассказал. Александра Туркеля слышал, мол, арестовали. Олег Хлунов на Дон махнул, Борис Румель на Украину подался. А вы, Митенька, спрашиваю, как жизнь свою устраивать намерены? Не знаю, отвечает, еще не решил. Гибнет, говорит, Россия, все устои разлетаются вдребезги. А мы, как муравьи из развороченной кучи, ошалели и не знаем, в какую сторону податься.
— Что же с ним стало? Куда он делся?
— Не могу, любезный, сказать. Дальнейшая судьба его мне неизвестна. Может, где и голову сложил. Время сейчас какое, буйное, бессердечное…
Да, видимо, швейцар не лгал и рассказал все, что знал о бывшем лицеисте Дмитрии Ягал-Плещееве.
Вылазка Устюжаева в больницу была более успешной. После тщательного осмотра он, наконец, обнаружил в одежде больного искусно зашитую в подкладке шифровку. Бумага, побывавшая в дезинфекционной камере, пожелтела и стала такой хрупкой, что, кажись, вот-вот она от малейшего ветерка, просто от дыхания, превратится в труху.
Шифровка оказалась на французском языке, ее осторожно переписали, и Корабельников, хорошо знавший французский язык, стал переводить текст с листа.
— «Ориентация сейчас, — читал он, — существенной роли в ваших условиях не играет. Недалеко время, когда разразятся значительные события и все станет на свое место. Можно бороться за возрождение России под широким знаменем. Бывшие союзники нам, конечно, ближе. Но и немцы имеют в нашей среде много сторонников. Надо учесть, что германские дивизии стоят недалеко от Петрограда и Москвы. Это реальная сила, способная опрокинуть режим большевиков. Это сейчас главное. Если германские войска пойдут в наступление, им наверняка удастся смести разрозненные, слабые, деморализованные красноармейские части…»
— Все это беллетристика, — задумчиво проговорил Якубовский. — Дешевый ход. Принимает нас за наивных простачков. Стоило ли посылать связного с шифровкой, в которой излагаются весьма общие соображения? Вряд ли это так. Наверное, в письме имеется другой, скрытый текст, какие-нибудь зашифрованные директивы.
Помолчав, он добавил:
— Однако, как свидетельствует опыт, нет таких секретов, которые нельзя было бы раскрыть.
— Теперь картина прояснилась, — говорил Якубовский на другое утро. — Корнета Бронича мы изобличили во лжи, и он, перетрусив, дал новые показания. Встреча с представителем подпольной офицерской организации должна была состояться у него не на Николаевском вокзале, а на Брянском. И не у буфета, а возле куба с кипятком. Пароль он должен был произнести в ответ на фразу собеседника: «Извольте замолчать!»
— Та же фраза, что произносил в бреду лицеист Ягал-Плещеев! — в один голос воскликнули Корабельников и Устюжаев.
— Точь-в-точь. Оба они, и корнет Бронич и лицеист Ягал-Плещеев, получили один и тот же пароль. Но, по-видимому, у каждого из них было свое особое задание. И ехали они не вместе, а порознь. Те, кто их посылал, рассчитывали, что кто-нибудь из них наверняка прорвется через наши заградительные посты. Но оба курьера засыпались. На свидание, следовательно, по не зависящим от них обстоятельствам, они пойти не могут. Но мы-то заинтересованы в том, чтобы это свидание состоялось. Нам оно крайне нужно…
План Якубовского заключался в том, чтобы вместо белогвардейского связника на встречу с представителем контрреволюционной подпольной организации был послан свой человек, чекист.
Для успеха задуманной операции важно было подобрать такого человека, который смог бы выдать себя за офицера или лицеиста. Глеб Илларионович прикинул, что на роль лицеиста у него кандидатуры имеются. Кому же поручить эту сложную задачу: Корабельникову или Устюжаеву?
От молодого чекиста потребовались бы выдержка, сообразительность, чутье, умение быстро ориентироваться в сложной и опасной обстановке. Не исключено, что заговорщики, прежде чем допустить курьера в свою среду, будут его проверять, могут специально подстроить ловушку, западню. Такие случаи бывали не раз…
Кому же из двоих отдать предпочтение? Володя Корабельников отважен, находчив, образован, но немного горяч, тщеславен. Павел Устюжаев парень не робкого десятка, выдержан, сметлив, но несколько прямолинеен. Да и по облику, по манерам в нем заметен пролетарий. А у Корабельникова интеллигентная внешность, среду учащихся он знает хорошо, не понаслышке. И это соображение оказалось решающим.
— Мне думается вот что, — сказал Якубовский, — на роль лицеиста подойдет Володя. — Он испытующе посмотрел в глаза Корабельникову. — Ты как смотришь? Сумеешь на некоторое время стать белогвардейским связным, подменить, так сказать, заболевшего Дмитрия Ягал-Плещеева?
Корабельников ответил не сразу, задумался. Сумеет ли он стать другим, так, чтобы никто, с кем ему придется столкнуться, не почуял фальши? Все это, конечно, чертовски трудно. Такого ему еще ни разу не приходилось делать…
— Постараюсь выполнить все как следует, — сказал Корабельников. — Надеюсь, с заданием справлюсь.
— И я так думаю, — улыбнулся Якубовский. — Справишься! Главная твоя цель — проникнуть в подпольную офицерскую организацию. Узнать их замыслы, место хранения оружия, явки, связи — словом, все о них…