Конец года. Фаблио (сборник)
Шрифт:
Милош был исключительно одинок в своей избранности и совсем не чувствовал времени, ибо ощущать время способен лишь тот, кто может эмоционально различать происходящие события. А у Милоша не происходило ничего, кроме ровного и непрекращающегося счастья.
Он так и не сумел узнать и понять людей, так как не в состоянии понять другого тот, кто не испытал чужого страдания и боли. И тем паче ему не было дано проникнуть в тайны неба и земли и постичь смысл и ценности этого мира, поскольку во всём окружающем он находил лишь различные поводы для счастья.
Он брёл, нестареющий, бесчувственный, несопричастный
Денежное дерево
Златан даже не предполагал, что подаренное ему «денежное дерево» сможет так изменить его жизнь и его самого. В этом растении с круглыми толстыми листочками Златан прежде всего видел свой финансовый оберег и счёл подарок коллег на своё очередное повышение более чем уместным. Кроме того, Златану очень нравилась уверенная упрямая сила «денежного дерева», не устремляющая растение куда-то неудержимо вверх, а заставляющая его последовательно и неторопливо выбрасывать во все стороны свои мясистые лапки, густо усеянные весомыми кругляшками.
Всё изменилось тогда, когда Златан переставил своё дерево к окну, выходящему на восток. Там, в этом окне по вечерам, Златан обычно наблюдал торжественный восход Луны, когда её огромный серебряный диск вываливался из-за городского горизонта, направляя свои сияющие лучи прямо в квартиру Златана. Тогда все домашние предметы обретали драгоценный металлический блеск, превращаясь из пыльных неуклюжих вещей в изысканные произведения искусного ювелира. Правда, такое длилось недолго: Луна, цепляясь за звёзды, уходила всё выше и выше, и вскоре всё комнатное убранство вновь обретало свою привычную и заурядную суть.
Однажды утром Златан обнаружил своё дерево сплошь увешенным блестящими серебряными монетами. Монетки были непонятного достоинства и надписями на незнакомом языке. Лицевую сторону монет украшало изображение денежного дерева, а на обратной стороне красовался полный диск Луны, встающей над городом с остроконечными башенками. Златан собрал монеты в полиэтиленовый пакет и спрятал в нижний ящик комода.
Но такое стало повторяться: Златан вечером ложился спать, а утро встречало его обильным урожаем новеньких лунных денег. Монеты становились всё полновеснее и среди россыпей серебра нет-нет, да и проблёскивало жёлтым рассветным лучом золото.
Вскоре монет стало столько, что их больше некуда было класть.
Теперь Златан отдельно собирал золотые монеты, заполняя ими ящики шкафов, полости столов и иные свободные пространства и промежутки, способные хоть что-нибудь вместить. А серебро Златан ссыпал в огромные дерматиновые чехлы для одежды, которыми он заставил всю прихожую и коридор.
Что делать со своими несметными сокровищами Златан не знал. На эти монеты нельзя было ничего ни купить, ни выменять, да и просто показать кому-либо было делом совсем небезопасным.
Златан с большим удовольствием отдал бы всё своё богатство за обычные медяки, имеющие хождение. Он ощущал себя не столько владельцем
Что-то подсказывало ему переставить цветок к западному окну. Златан так и сделал. Там, в лучах заходящего солнца, он смог хорошо разглядеть плотный слоистый стебель растения, его бархатистые крахмальные листья, иногда круглые, но чаще немножко продолговатые, хранящие в себе густой тёмно-зелёный сок.
Златан от восхищения увиденным даже прислушался к его чуть различимому медленному пульсу и не услышал на этот раз никаких высоких токов вызревающего серебра. Это было обыкновенное живое растение, даже не финансовый оберег, а просто скромный комнатный цветок, знак расположения его сотрудников и коллег. Неожиданно Златану стало так легко и свободно, словно с его плеч свалился гнетущий многопудовый груз. Он подошёл к ящику стола и открыл его. Вместо лунных золотых монет в нём лежали слегка пожелтевшие листья «денежного дерева», в тонких морщинках увядания, но всё ещё хранящие в себе густой неподвижный сок, придававший им некоторую упругость и застывший чёрными коростами на сломанных краях круглых листочков, так удивительно похожих на деньги.
Такая короткая длинная чистая жизнь
Обычно Марек выбирал пологие склоны и неизменно обходил стороной скалы. И на этот раз он делал всё то же самое, разве что зря доверился руслу высохшего ручья, которое незаметно привело его в скалистый каньон, похожий на продолговатую каменную воронку.
Вернуться было бы равносильно потере целого дня пути и Марек начал осторожно карабкаться по слоистым плитам гранита.
Вскоре перед ним оказалась небольшая площадка, где можно было немного перевести дух и собраться с мыслями.
Марек сел на камень и начал изучать различные пути подъёма наверх. Вокруг были такие же слоистые гранитные плиты, и только в центре каменной воронки каньона выдавалась вперёд треугольная гравиевая сель. То, чем она заканчивалась, сильно озадачило Марека. Над селью возвышалась не вполне скала, а скорее что-то искусственное, рукотворное, похожее на кое-как сложенное из крупных камней сооружение, напоминающее небольшую пирамидку из которой по всем её плоскостям торчала разного рода рухлядь: тряпки, картонки, педали от старого пианино, ржавая посуда, руль от детского велосипеда…
Перспектива взбираться по заброшенной свалке нравилась Мареку ещё меньше, нежели необходимость предпринять сложное горное восхождение. Но скрипы и стуки со стороны предполагаемой свалки побудили в нём нешуточное любопытство, которое и оказалось сильнее любых прочих доводов и резонов. Марек пошёл по сели, навстречу странному сооружению, откуда доносились необъяснимые звуки. Он всё шёл и шёл по вязкому гравию, но ни на шаг не мог приблизиться к пирамидке. Да и селевой гравий здесь был какой-то необычный: мелкий, однородный, будто бы подобранный специально.