Конец игры
Шрифт:
Офицер щёлкнул пальцами. Двое солдат подбежали к люку.
— Все наверх! — прозвучала зычная команда.
Женщины поднялись на палубу и, щурясь от яркого света, стали рядом с мужчинами. Эрдант снова прошёлся между двух рядов. В напряжённой тишине серый котёнок выскочил из сумки Данквиллы и, испуганно озираясь, затрусил по палубе. Эрдант проводил его глазами.
— Так ты говоришь, эти люди хотели захватить твой корабль? И котят в подмогу взяли? — Голос офицера звучал сдавленно — он едва сдерживал гнев.
— Истинно говорю тебе, подлость этих людей безгранична…
— Молчать! Как смеешь ты, грязная свинья, оскорблять офицера императорского флота столь бесстыдной ложью?! За борт их! — махнул он рукой солдатам. Те, выставив вперёд копья, двинулись на прижавшихся к борту разбойников. Послышались вопли и плеск падающих в воду
— Осмотреть корабль. Быстро, быстро! Адмирал ждать не будет! — командовал Эрдант.
А эскадра проходила уже совсем близко. По команде Эрданта один из солдат быстро забрался на мачту и стал передавать донесение на флагманский корабль с помощью морской азбуки жестов. Все видели, как оттуда стали передавать ответ.
— Слушайте меня! — обернулся Эрдант к продолжавшим стоять у борта людям, выслушав спустившегося с мачты солдата. — Командующий второй военной эскадрой его императорского величества, победоносный адмирал Талдвинк передаёт вам, честным гражданам Алвиурии, этот трофейный корабль и предоставляет полную свободу плыть куда пожелаете. Вода на судне есть?
— Есть, есть! — ответил нестройный хор голосов.
— Провизия есть?
— Есть! Эти ведь на Ордимолу собирались — еды на неделю хватит, а может и больше.
— С кораблём управитесь?
— Управимся! — крикнули сразу несколько человек, и Гембра громче всех.
— Ну, всё на этом. Мой вам совет — далеко от берега не ходите.
Офицер направился к шлюпке.
— Значит, троих прикончила? — мельком спросил он Гембру.
— Четверых, — ответил за неё старый матрос, — один ещё в трюме валяется.
— Лихо! — хмыкнул Эрдант, — ну, мы их тоже сегодня пощупаем, чтоб их…
Пробормотав себе под нос какое-то несусветное морское ругательство, он махнул рукой, и матросы в шлюпке налегли на вёсла.
Гембра обессиленно опустилась на свёрнутый канат. Окровавленный меч с глухим стуком упал на доски палубы. Внезапно навалилась тошнота и дрожь в руках. Стало темнеть в глазах. Отрава и душный трюм — не лучшая подготовка к настоящему бою. Но теперь Гембра не боялась заснуть. Она боялась проснуться и опять увидеть рядом какую-нибудь разбойничью рожу.
Без особых споров освобождённые решили направить корабль вдоль побережья Лаганвы, откуда почти все они были родом. Было решено, не подходя на всякий случай близко к Лантрифу, высадиться в каком-нибудь спокойном месте, если удастся, продать корабль и разойтись в поисках своих родственников и друзей. Этот план вполне подходил Гембре — ей не терпелось добраться до Ордикеафа и возобновить поиски Ламиссы. Остальное её не интересовало, и она никак не стремилась использовать свой авторитет, который невольно приобрела среди своих спутников. Разговоры жителей Лаганвы об их домашних делах и несчастьях были для неё тягостны, и она в них не участвовала, держась в стороне. В который раз сердце её обдавал холодный ветер одиночества. Всё чаще задумывалась она над тем, как тяжело жить, когда у тебя есть только ты сама и нет ни семьи, ни дома. Она злилась, ругала себя, отгоняя эти мысли, но после расставания со Сфагамом они приходили всё чаще, а после потери Ламиссы и вовсе не шли из головы, хотя бурные события последнего времени, казалось бы, не оставляли времени для размышлений.
Ветер был не попутный, и корабль шёл медленно. Эскадра, полным ходом идущая к Гуссалиму, предстала издали во всей своей красоте и мощи. Напрягая зрение, освобождённые вглядывались вдаль, силясь разглядеть, что будет происходить возле той исчезающе тонкой полоски берега, где ещё смутно угадывались силуэты белокаменных построек и яркие паруса гуссалимского порта. Они ещё увидели, как навстречу эскадре двинулись несколько разномастных кораблей, но самого боя они уже не увидели — всё слилось в голубом мареве.
Кампания начиналась хорошо. Уводя эскадру от Лантрифа, адмирал любовался дымом горящего порта. Мирваст слов на ветер не бросал — кораблей у мятежника больше не было, и это означало, что
Талдвинк медленно поднял согнутые в локтях руки. Это означало, что он начинает рисовать бой. Напряжённое ожидание перекинулось на все корабли с налитыми ветром парусами и объяло всех: и капитанов, и кормчих, и офицеров, и солдат. От пальцев адмирала тянулись незримые нити, управляющие каждым движением руля и парусов. Негромкие короткие команды служили только для пояснения. Руки адмирала начали свой плавный магический танец, и в боевом порядке кораблей пошла перестройка. Эскадра рассредоточилась, и каждая группа судов принялась выполнять свой манёвр. И без того неровный строй отчаянно несущихся наперерез гуссалимских кораблей сбился окончательно. Беспорядочно лавируя, они потеряли темп и согласованность манёвра. И вот уже один из кораблей эскадры на полном ходу с максимальной силой, чётко, как на учениях, скользящим тараном ударил в неловко подставленный бок самого большого и неповоротливого из кораблей противника. Треск ломающегося дерева заглушил воинственные вопли разношёрстной команды защитников, добрая половина из коих уже оказалась в воде, упав с резко накренившегося борта. Ещё два идущих впереди гуссалимских корабля были в упор расстреляны из катапульт, и ещё до бортового сближения со своим противником они уже пылали, словно факелы. Флагманский корабль ни на миг не сбавил скорости. Его длинный высокий нос невозмутимо проплыл сквозь коридор горящих парусов и с треском ломающихся мачт. Путь в гуссалимский порт был свободен.
— Пленных брать или как всегда? — прозвучал возле уха адмирала тихий вопрос.
— Как всегда. Быстрей подтягивайтесь.
— Всех бандитов на дно! — понеслась назад команда.
Не потеряв ни одного корабля, эскадра ворвалась в порт Гуссалима на полном ходу. И полетели пылающими осиными жалами копья-снаряды из бортовых катапульт, сшибая деревянный навес, возведённый на белокаменном массиве. Затрещали и повалились горящие доски и балки на головы лучников и копьеметателей, не успевших даже толком прицелиться. Прямо с борта кинулись на стены абордажные команды. Замелькали крюки, канаты и лестницы, заблестели на полуденном солнце гладко начищенные шлемы, со свистом потекли по небу в двух направлениях тонкие штрихи стрел и дротиков и понеслись со стен, под звон мечей, первые вопли сражающихся. После трёх прицельных залпов с кораблей ряды защитников на пирсе были смяты и рассеяны, и никто не в силах был помешать молниеносной высадке десанта. Воины в чёрно-белых доспехах, едва спрыгивая на землю, мгновенно выстраивались в зачехлённые сплошным панцирем щитов отряды и, ощетинившись копьями, теснили беспорядочные группы защитников.
Талдвинк стоял на прежнем месте, продолжая невозмутимо рисовать бой пальцами. Теперь, когда десант уже разметал наскоро сооружённую баррикаду в центре объятого пламенем порта, он рисовал высадку на флангах. Ни засевшие на стоящих на якоре гуссалимских кораблях лучники, ни занявшие оборону на стенах расположенной прямо за портом цитадели воины не были для вышколенных мастеров штурмового боя серьёзным препятствием. Но была одна черта, отличавшая Талдвинка от большинства его коллег, которая заставляла его рассчитывать всё, вплоть до каждой мелочи. Адмирал ценил жизнь своих солдат. Всех вместе и каждого в отдельности. Его ответ одному из членов Военного Совета, насмешливо заявившему, что он, Талдвинк, копаясь в деталях, не способен мыслить большими числами, разнёсся тогда по всей столице и стал хорошо известен в армии. Талдвинк ответил: «Рассчитывая детали, я помогаю каждому солдату выиграть свой маленький, но самый главный в жизни бой. На то я и нужен». С этого времени все командование имперской армией окончательно разделилось на ненавидящих Талдвинка и восхищающихся им. Болезненно переживая людские потери, адмирал был безжалостен к противнику. Выйти против него в бой означало либо победить, либо погибнуть. Победить пока никому не удавалось, и морские недруги империи, не говоря уже о пиратах, Талдвинка откровенно боялись. Даже в портовых кабаках не решались задевать его солдат. А солдаты его были, несомненно, лучшими на флоте. Адмирал всех научил сражаться с холодным, расчётливым мастерством. Вот и теперь пёстрая орава защитников Гуссалима, состоящая из городских гвардейцев, стражников, наёмников, пиратов и прочего кое-как вооружённого сброда, выглядела против слаженно действующих солдат неумелой и плохо управляемой бандой, каковой она, в сущности, и была.