Конец игры
Шрифт:
— Да есть очень милые животные, — пробормотал он. — Зря я так предубежден против животных только потому, что они животные. Милые, симпатичные животные. Что в этом плохого?
Франко их не слушал. Он думал, хотя вслух он этого и не сказал, что среди трупов и в самом деле попадаются очень привлекательные. Например, красивые женщины, умершие от передозировки наркотиков. К ним не придерешься, как бы внимательно вы их ни разглядывали. А если взять такую сразу после наступления смерти, тогда, черт побери, она еще даже не успеет остыть. Конечно, они вам мало что дадут, но
— У меня нет трупофобии, — заявил Франко. — И со мной все всегда было в полном порядке. Не пытайтесь приписать мне болезни, которых у меня нет.
И он с грозным видом огляделся по сторонам.
Выпивку им так и не подали. Вместо этого на балкон вышел Абнер Бьюэлл, облаченный в брюки и рубашку цвета хаки — слишком хаки, чтобы это можно было назвать домашней одеждой. На ногах у него были толстые шерстяные носки и дешевые кроссовки без шнурков. А волосы его, как всегда, были в безупречном порядке, и как всегда, казались пластиковыми.
Он предстал перед ними и заглянул в свой блокнот.
Наконец он поднял взор и обратился к Бондини:
— Ты. Я хочу, чтобы ты забил свою мать до смерти.
— Один удар большой палкой, — отозвался Бондини.
— Маленькой палкой. И медленно-медленно, — заявил Бьюэлл. Не дожидаясь ответа, он обратился к Хабблу: — А ты сыграешь главную роль в порнофильме "Моя любовь к горным козами. Тебе придется трахнуть трех овец. — И опять он не стал ждать ответа и вперил взгляд своих жестких глаз в Сташа Франко. — Я хочу, чтобы ты вступил в половую связь с обезглавленным трупом, скончавшимся три недели назад.
Он опустил блокнот и, не торопясь, оглядел всех троих своих гостей.
— Я хочу, чтобы вы знали что я передал вам троим в общей сложности шестьсот двенадцать тысяч долларов за последние двенадцать месяцев. С чисто формальной точки зрения эти деньги вы присвоили мошенническим путем. А теперь вы сделаете то, о чем я вас прошу, или вы не только перестанете получать деньги, но и не позднее сегодняшнего вечера в вашу дверь постучится полисмен. У вас есть шестьдесят секунд, чтобы решить какова будет ваша линия поведения.
Он направился в дом а когда дверь за ним закрылась, Бондини спросил:
— Как вы думаете?
Это была скорее мольба о помощи, чем вопрос.
— Не знаю, — ответил Хаббл. — А ты как думаешь?
— Я думаю, я не так уж сильно люблю свою мамашу. Меня в детстве постоянно кормили печенкой. Как можно любить человека, который пичкает тебя печенкой? Маленькая палка — это не так уж плохо.
Хаббл сказал:
— Мне всегда нравились овцы. Они очень приветливы. Да, вроде того.
— Я могу закрыть глаза, — заявил Франко. — И задержать дыхание. Трупы. Они все одинаковы в темноте. Я всегда так говорил.
Бьюэлл вернулся ровно через одну минуту. Он стоял перед ними, молча ожидая ответа. Наконец Бондини выпалил:
— Мы сделаем это.
— Все вы? — уточнил Бьюэлл.
— Да, — подтвердил Бондини. — Мы сделаем это. Все мы.
— Хорошо, — произнес Бьюэлл. — Это по десять тысяч очков за каждого. А теперь — вам не придется это делать.
— Что? — не понял Хаббл.
— Вам не придется это делать. Я просто испытывал вас, — пояснил Бьюэлл.
Хаббл охнул.
— Я хочу, чтобы вместо этого вы убили человека, — сказал Бьюэлл.
— Кого именно? — поинтересовался Франко.
— Это имеет какое-нибудь значение? — удивился Бьюэлл.
— Нет, — ответил Франко. — Это не имеет никакого значения.
— Никакого, — подтвердил Бондини.
— Совсем никакого, — поддакнул Хаббл.
Все трое испытывали огромное облегчение оттого, что им предстояло всего лишь убить человека. И какая разница, кого именно.
Машина надрывно хрипела, а стрелку термометра прочно зашкалило на красное. Машина ехала вниз по извилистой дороге, петляющей среди гор в направлении калифорнийского побережья. Римо выключил газ, перевел рычаг скорости в нейтральной положение и позволил машине свободно катиться вниз по дороге.
— Что ты делаешь? — удивилась Памела Трашвелл.
— Пытаюсь добраться до места, — ответил Римо. — Помолчи, если не хочешь идти пешком.
Машина, предоставленная сама себе, набирая скорость, неслась вниз по склону каньона, с ревом проносясь мимо магазинчиков размером с дверную коробку, где была выставлена рассада четырнадцати разновидностей бобовых, мимо длиннозубых хиппи в очках в металлической оправе и мимо женщин лет за сорок, все еще носивших замшевые юбочки с бахромой и мокасины на мягкой подошве. Один из поворотов машина проехала на двух колесах.
— Ты едешь слишком быстро, — сказала Памела.
— С чего ты это взяла? — удивился Римо.
Она возвысила голос, чтобы перекричать скрежет колес и свист ветра, врывавшегося в открытое окно.
— Потому что это долбаное авто сейчас перевернется! — крикнула она.
— Не перевернется, если ты сдвинешься чуть-чуть влево, — ответил Римо.
Она с трудом сдвинулась к середине переднего сиденья, а Римо вписал машину в левый поворот. На какое-то мгновение машину занесло, она поехала на двух правых колесах и опасно зависла в таком положении. Римо схватил Памелу за плечи, притянул ее к себе, и машина вновь опустилась на все четыре колеса.
— Следующий поворот я проеду с закрытыми глазами, — пообещал Римо.
— Пожалуйста, замедли ход, — взмолилась Памела.
— Ладно, — согласился Римо и нажал на тормоз. — Меня не волнует, доберемся мы до места вовремя, чтобы спасти мир от ядерной катастрофы, или нет.
— Что? — не поняла Памела.
— Ничего, — невозмутимо ответил Римо.
— Ты что-то сказал про ядерную катастрофу, — напомнила Памела.
— Я думал про машину, — сказал Римо.
— Неправда. Ты говорил о чем-то другом.