Конец игры
Шрифт:
— О'кей. Можешь ехать со мной. Это, похоже, единственный способ не дать тебе вляпаться в беду.
— Только веди машину поосторожнее, — предупредила его Памела.
— Обязательно. Обещаю, — сказал Римо.
А еще он пообещал самому себе, что когда настанет подобающее для этого время и он прикончит Бьюэлла, тогда он просто оставит Памелу где-нибудь на обочине и навсегда распрощается с ней.
Когда они выехали из Малибу и поехали на север вдоль побережья, Памела спросила:
— Почему ты передумал?
— У тебя симпатичная попка.
— Какая идиотская причина.
— Вовсе нет, если ты — любитель попок.
— А кому ты звонил? — допытывалась Памела.
— Маме, — ответил Римо. — Она всегда волнуется, когда я уезжаю из дома надолго. Она переживает о том, как дождь, и снег, и мрак ночи мешают мне вовремя разнести все письма.
— Ты опять про почту, — заметила Памела.
— Не придирайся, — отмахнулся Римо.
Мистер Хамута остался один в доме в Кармеле. Дом стоял между океаном и живописным прибрежным шоссе, растянувшимся через город на четырнадцать миль. Добраться к дому от массивных запертых ворот можно было по длинному извилистому подъездному пути.
Когда Бьюэлл и Марсия уезжали, рыжеволосая красавица спросила:
— А не оставить ли нам ворота открытыми?
— Нет, — ответил Бьюэлл.
— Почему нет?
— Потому что ворота запертые или не запертые — его не остановят. Но если мы оставим их незапертыми, он может заподозрить ловушку. Вы со мной согласны, мистер Хамута?
— Всей душой, — поклонился Хамута.
Разговор происходил в комнате второго этажа. Огромные окна были открыты, Хамута сидел в глубине комнаты, укрывшись от яркого дневного света. Снаружи его видно не было, но он прекрасно видел и дорогу, и ворота, и дорожку от ворот к дому.
— А если он проникнет в дом со стороны океана? — спросила Марсия.
— В доме есть телекамеры, а перед мистером Хамутой стоит монитор, — ответил Бьюэлл. — Он может увидеть все, что происходит и со стороны океана.
Он указал на маленький телевизор, который незадолго до этого установил в комнате. На экране была видна панорама участка тихоокеанского побережья.
— Все это меня вполне устраивает, — сказал Хамута. Он был облачен в строгий костюм-тройку. Жилет был застегнут на все пуговицы, рубашка — белоснежная, галстук завязан безупречно, а узел заколот золотой булавкой. — Вы не желаете остаться здесь и получить удовольствие?
— Там, куда мы отправляемся, установлены телемониторы, подключенные к здешним камерам. Мы все увидим на экране.
— Очень хорошо. Запишите для меня на видеопленку, — попросил Хамута. — Я буду наслаждаться этим зрелищем, когда вернусь в Великобританию.
— Вы обожаете кровь, да, мистер Хамута? — спросил Бьюэлл.
Хамута не ответил. Честно говоря, он считал, что этот молодой американец слишком невежествен и слишком вульгарен, чтобы удостаивать его словом. Кровь. Что он знает о крови? Или о смерти? Этот юный янки создает игры, в которых механические существа умирают десятками тысяч. Разве испытал он когда-нибудь что-то похожее на то возбуждение, которое наступает тогда, когда идеально нацеленная пуля валит живую цель на землю затем, чтобы последующие пули, столь же идеально нацеленные, нашпиговали тело, как рождественского гуся?
Держал ли когда-нибудь Бьюэлл палец на спусковом крючке, смотрел ли вдоль ствола идеального оружия, и в тот момент когда палец с силой в мельчайшие доли унции давит на спусковой крючок, испытывал ли ощущение, что перестаешь быть смертным, а становишься богом, наделенным властью над жизнью и смертью? Что знает это ничтожное существо о подобных вещах — он, с его детскими видениями, воплощенными в фантастических играх?
Мистер Хамута думал обо всем этом про себя, но вслух ничего не сказал. Он молча наблюдал за тем, как Бьюэлл и женщина — странная женщина, далеко не такая глупая, как кажется, — прошли по длинной извилистой дорожке к шоссе, где стояла машина.
Хамута был рад, что остался один, ему хотелось в тишине насладиться предвкушением того, что будет, хотелось обдумать, как и куда он всадит пули. Мужчина — более значимая цель, так что с мужчины он и начнет. Он всадит пулю в колено. Нет, в бедро. Ранение в бедро более болезненно и более надежно остановит мужчину. Потом он одним выстрелом просто уберет женщину, вернется к мужчине и нашпигует его пулями. Так гораздо увлекательнее. Бьюэлл ошибается. Смерть ради смерти Хамуту не интересует. Его интересует убийство ради убийства. Сам акт убийства чист и драгоценен.
Когда вечерние тени начали удлиняться, Хамута достал оптический прицеп из шкатулки, изнутри обитой бархатом, и аккуратно приладил его к винтовке. С помощью увеличительного стекла он тщательно подогнал едва заметные черточки на прицеле к таким же пометкам на самой винтовке — теперь он мог быть уверен, что прицел его не подведет. Это было специально сконструированное оптическое устройство, способное подавать даже плохо освещенные предметы так отчетливо, как если бы они были освещены ярким полуденным солнцем.
Установив прицел на место, Хамута снова сел, положив винтовку на руки, как ребенка, и принялся ждать.
Сначала мужчину. Вне всякого сомнения, сначала мужчину.
В трех тысячах миль оттуда Харолд В. Смит проглядывал распечатку, выданную компьютером в ответ на запрос об Абнере Бьюэлле.
Великолепен. Несомненно великолепен.
Но неустойчив. Несомненно неустойчив.
Компьютер выдал список объектов, которыми владел Бьюэлл, и компаний, в которых он был инвестором. Длинный список, скрывающий суть жизни этого человека, а суть его жизни — скука, подумал Смит.
В конце распечатки содержался один маленький пунктик. Он гласил, что некоторое время тому назад в компьютерной системе, обслуживающей правительство Великобритании, произошел сбой, в результате чего Великобритания едва не объявила о своем выходе из НАТО и едва не подписала договор о дружбе с Советским Союзом. В отчете также говорилось, что сигналы на британские компьютеры поступали через спутник с территории Соединенных Штатов. Вероятность того, что в деле замешан Бьюэлл, — шестьдесят три процента.