Конец игры
Шрифт:
Останки старого развалившегося причала торчали из воды, согнутые под странными углами, напоминая скрюченные артритом пальцы. Боже, как это было давно! Это тот самый причал, к которому Смит и другой бывший сотрудник ЦРУ, умерший давным-давно, привязали свою лодку, когда впервые прибыли в Фолкрофт, чтобы создать КЮРЕ. Сколько лет прошло с тех пор!
И сколько было разочарований.
Они были преисполнены радужных надежд на успех своей секретной организации, а она потерпела неудачу. Ей удавалось выигрывать отдельные бои, отдельные мелкие стычки, но крупным преступникам, воротилам и авторитетам, — всем им удавалось отвертеться от наказания за преступления потому что судебная
Смит уже был готов распустить КЮРЕ, признать свое поражение, вернуться в Нью-Хэмпшир и дожить свой век в роли профессора колледжа. Но тут ему и возглавляемой им организации, КЮРЕ, было позволено взять на службу одного человека — всего одного, — задачей которого должно было стать исполнение тех приговоров, которые не могла и не хотела вынести и привести в исполнение официальная судебно-пенитенциариая система.
Этим человеком стал Римо Уильямс. Смит все подстроил так, что этот полицейский, не имевшим родных и близких, был обвинен в убийстве, которого он не совершал. Смит видел, как его приговорили к смертной казни на электрическом стуле, который не сработал, а потом Римо привезли в Фолкрофт и начали его подготовку. Десять лет тому назад. И все эти десять лет часто бывало так, что только Римо, обученный Чиуном и поддерживаемый Смитом, отстаивал честь Америки в борьбе против всех ее врагов.
А все это началось тогда, когда они привязали моторную лодку к ветхому старому причалу.
Так много лет тому назад.
Так много смертей тому назад.
Конрад Макклири, тот самый бывший сотрудник ЦРУ, напарник Смита, был мертв вот уже много лет, и Смит уныло отметил про себя, что и он тоже в каком-то смысле мертв. Разумеется, того Смита, который прибыл сюда для создания КЮРЕ, Смита, преисполненного оптимизма и радужных надежд, больше не существовало. Того Смита сменил человек, каждодневная диета которого состояла из постоянного нервного напряжения, человек который надеялся не на то, чтобы стереть с лица земли преступников и преступления, а просто на то, чтобы удержаться с ними на равных. Молодой Харолд Смит был мертв — все равно как если бы лежал в могиле.
А теперь настала очередь Римо.
Римо или Америка. Вот та цена, которую запросил Абнер Бьюэлл, и Смит понимал, что заплатит эту цену.
Сначала Смит решил, что разговаривает с сумасшедшим, потому что Бьюэлл беспрестанно твердил, что цена Римо в очках все возрастает и возрастает по мере того, как становится все труднее и труднее его уничтожить.
Он, конечно, сумасшедший, но он к тому же и блестящий специалист, знаток своего дела, он умен и опасен. Он рассказал Смиту о несостоявшемся пуске американских ракет, о том, что мир тогда стоял на расстоянии плевка от начала Третьей мировой войны, он рассказал и об аналогичном происшествии в Советском Союзе, о котором Смит только-только начал получать информацию. Бьюэлл с гордостью заявил, что за обоими этими событиями стоит он. Информация, которой он располагал, была слишком надежна, чтобы Смит ему не поверил, и у Смита свело в желудке, когда Бьюэлл сказал, что может все это повторить, если захочет.
А он захочет. Если не снять с доски Римо.
— Подумайте об этом, доктор Смит, — сказал Бьюэлл — Избавьтесь от этого Римо. Или я начну ядерную войну.
— Зачем вам это? — вкрадчиво спросил Смит. — Вы ведь, вероятно, тоже погибнете, если начнется мировая ядерная война.
Бьюэлл захохотал. Это был смех сумасшедшего.
— Может быть, да, а может быть, нет. Но это будет моя война. Я выйду в ней победителем, потому что я начну ее и тем самым достигну своей цели. Пять миллионов призовых очков за начало ядерной войны. Или Римо, или это. Решайте!
— Мне придется подумать.
Смит решил потянуть время, чтобы компьютеры Фолкрофта проследили, откуда исходит телефонный звонок.
— Тогда я позвоню вам завтра, — сказал Бьюэлл. — Да, кстати. Ваши компьютеры не смогут засечь, откуда я звоню.
— Почему? — спросил Смит.
— У них было недостаточно времени. Все, что они выяснят, — это то, что я нахожусь к западу от Миссисипи, и это так. Всего хорошего.
Это было час назад, и Смит до сих пор смотрел сквозь затемненные окна на залив. Соединенные Штаты или Римо. Может быть, весь мир или Римо.
Когда вопрос ставится так прямо, могут ли быть какие-нибудь сомнения в том, каким будет ответ Смита? Вздохнув, он снял трубку и позвонил Чиуну.
Марсия попыталась заставить его съесть ужин, но Бьюэлл резко ответил ей, что занят.
Третья мировая война — пять миллионов очков.
Римо — пятьсот тысяч очков.
Памела Трашвелл — пока пять тысяч очков.
А теперь еще этот доктор Смит. Сколько очков дать ему?
Он вызвал на экран таблицу игровых результатов и принялся внимательно изучать столбцы цифр. Смит, вероятно, бюрократ и, вероятно, глуп. И он наугад решил дать Харолду В.Смиту всего десять тысяч очков.
До последующего перерасчета.
В самом центре гостиничного номера сидел на полу Чиун, обложившись стопками подколотых бумаг.
Смит молча ждал, пока Чиун обратит на него свое внимание, но старик-кореец был страшно занят. Смит видел, как Чиун вычеркивает машинописные строчки и вписывает новые, пользуясь для этой цели перьевой ручкой, обмакивая ее в старинную чернильницу, стоящую рядом на полу. Самый кончик его языка торчал из угла рта, что должно было свидетельствовать о том, насколько он сосредоточен. Руки его летали по бумаге с такой скоростью, что Смиту казалось, будто их очертания расплываются в тусклом свете. В конце концов Чиун вздохнул и положил ручку рядом с чернильницей. Движение было как бы самым обыкновенным, но в то же время чрезвычайно грациозным, и в результате перо и чернильница стали смотреться так, словно они вырезаны из цельного куска черного камня.
Не поднимая взор, Чиун произнес:
— Приветствую вас, о император. Ваш слуга извиняется за свои дурные манеры. Если бы я только знал, что вы здесь, все прочее было бы отброшено как несущественное. Чем я могу служить вам?
Смит, знавший, что извинения Чиуна — вздор, поскольку старик-кореец узнал бы его по звуку шагов, еще когда он шел по ковру в противоположном конце коридора, посмотрел на кипы бумаги на полу.
— Вы что-то пишете? — поинтересовался он.
— Слабое произведение, но искренняя попытка. Вы сможете этим гордиться, о император.
— Это не одно из ваших воззваний против ассассинов-любителей? — осторожно полюбопытствовал Смит.
Чиун покачал головой.
— Нет. Я решил, что еще не пришло время для того, чтобы развернуть общенациональное движение, имеющее целью искоренение некачественной работы. Когда-нибудь, но не сейчас. — Он помахал рукой с длинными ногтями над бумагами. — Это роман. Я пишу роман.
— Зачем?
— Зачем? Затем, что мир нуждается в красоте. И кроме того, это очень достойный способ занять свое время — рассказать людям обо всем, чему ты научился, и тем самым облегчить тяжесть бремени для последующих поколений.