Конец индивидуума. Путешествие философа в страну искусственного интеллекта

Кёниг Гаспар

Если у чат-ботов и есть долг перед собеседниками, он заключается не в вежливости, а в том, что с самого начала разговора они должны прямо заявлять о своей цифровой природе. Этот добровольно исповедуемый функционализм – залог наших хороших отношений.

ПП говорит о любви. Любовь – не дело чат-ботов. Вокруг нас журчат фонтаны, в клетках поют экзотические птицы, резко контрастирующие с горячечным оживлением Пекина. Мы потягиваем цветочный чай из фарфоровых чашек. Я понемногу оттаиваю после безумного дня, потраченного на выживание в пробках. В человеческой беседе есть свои прелести.

– Без обратного билета посадка невозможна, – объясняет она мне, улыбаясь.

– Но я же вам говорю, что потом поеду в Китай!

В

аэропорту Шарль-де-Голль во время моей посадки на рейс в Бостон стоит агент безопасности, которая не хочет ничего знать. Поскольку я въезжаю в США без визы, что возможно в случае пребывания, не превышающего трех месяцев, я должен показать ей обратный билет, чтобы доказать свое намерение покинуть территорию страны. Я же хотел поиграть в Керуака и отправиться в путь без точного маршрута. Я пока не знаю, полечу ли через Сиэтл (все зависит от ответа Amazon) и как долго пробуду в Сан-Франциско. Единственная вещь, которая мне известна и которую я пытаюсь объяснить своему неумолимому церберу, состоит в том, что я вылечу с Западного побережья в Пекин, где должен продолжить свой репортаж. Я показываю ей задание, подписанное директором издания Point, а также журналистскую визу в Китай, полученную не без некоторого труда: согласно этой визе я обязан прибыть на территорию КНР не позднее 16 сентября.

– Без обратного билета посадка невозможна.

– Но я совсем не хочу поселиться в США. Моя семья живет в Лондоне, работа – в Париже. Я девять месяцев прожил в Нью-Йорке и поспешил оттуда уехать – так соскучился по Европе. Клянусь честью, что предпочитаю круассаны бейглам, а Луи де Фюнеса – Робину Уильямсу. Я терпеть не могу, когда меня будят сирены машин скорой помощи. У меня головокружение от небоскребов, и я никогда не обращаюсь к малознакомым людям по имени. Пожалуйста, позвольте мне вылететь.

– Без обратного билета посадка невозможна.

– Разве это преступление – не бронировать гостиницы за два месяца? Разве у нас нет права просто шляться, фланировать, выжидать? Хотим ли мы жить в мире без случайности, без экспромтов, без вкуса?

– Без обратного билета посадка невозможна.

Цербер продолжает одарять меня благожелательной улыбкой, закрывая проход телом. Ни малейшего раздражения. Эта невозмутимость в конце концов подавляет меня. В отчаянии я вижу, что времени почти не остается. Но я уже назначил на завтра ряд встреч в Массачусетском технологическом институте… Путешествующие по делам обходят меня, не моргнув глазом, а семьи, отправляющиеся в турпоездку, оглядывают с любопытством. Я чувствую себя как мигрант, у которого нет правильных документов и печатей. Почему все эти люди проходят без проблем? Чем я хуже их? К какой недочеловеческой касте я теперь отношусь?

Избавлю читателя от описания всех хитростей, на которые мне пришлось пойти, чтобы в итоге сесть на самолет. Мне понадобилось купить по интернету за сто долларов билет Нью-Йорк – Монреаль, предупредив свою тамошнюю знакомую (зашифрованным сообщением), что, если понадобится, я сделаю вид, что еду к ней. Пройдя через американскую таможню на другой стороне Атлантики, я поспешил этот билет вернуть. Как легко обмануть бюрократию, и как жаль, что приходится этим заниматься! Впрочем, агент безопасности не поверила ни единому слову моей истории, однако формальности были соблюдены. Мне пришлось соврать, чтобы сохранить истину.

Во время полета я долго думал о моем цербере, молодой и привлекательной девушке. Предположим, что в личной жизни она – само воплощение нежности и эмпатии. Ее работа, однако, состоит в том, чтобы бездумно применять тупые правила, независимо от какого-либо контекста. Если бы она работала на Адольфа Эйхмана, то выполняла бы работу с той же улыбкой и сноровкой. По сути, на тридцать пять часов в неделю общество превращает ее в робота. Людей, ей подобных, мы встречаем

ежедневно в окошках государственных учреждений и в службах поддержки клиентов. Всем знакомы моменты, когда наш собеседник выходит из сообщества людей, чтобы укрыться в своем статусе робота – простой, что-то исполняющей машины, которая неподвластна доводам совести. Это момент падения, когда любая мораль становится невозможной. Кто не оказывался жертвой подобного искушения? Все мы бываем бюрократами при исполнении, готовыми погрузиться в комфорт правил.

Приподнимая покровы ИИ и проникая в механизмы информационной иллюзии, мы постепенно теряем вкус к антропоморфизации роботов. Однако в то же время нужно перестать роботизировать людей. ИИ – это, возможно, отличный повод покончить с бюрократией, делегировав роботам все, что относится к формальному и усредненному, а людей заставить выносить суждение, на что робот не способен. Представьте, что в аэропорту Шарль-де-Голль работает автоматический контроль посадочных документов, где таких эксцентриков, как я, которые не вписываются в статистику и в буквальном смысле «беспрецедентны», отправляют к сотрудникам-людям, способным к взвешенным решениям.

Задача, как мы уже видели, не в том, чтобы в принципе воевать с роботами, а в том, чтобы воевать со своим внутренним роботом. Нужно разоблачать роботов, которые выдают себя за людей, и в то же время порицать людей, которые ведут себя как роботы.

Будем создавать механических турков, но не станем, в отличие от завсегдатаев салонов эпохи Просвещения, умиляться, глядя на них.

Давайте раскрывать двойное дно, расшифровывать строки кода, учиться отличать человеческий интеллект от его искусственной копии – и уничтожим дремлющего турка в самих себе.

2

Миф о суперинтеллекте

Почему ИИ не уничтожит мир (или вашу работу)

Впервые я встретил Чунлонга (для европейцев он просто Аллен), моего будущего гида по Пекину, в кафе Pret A Manger на Марбл-арч, одном из тех фастфудов с легким намеком на здоровое питание, каких полно в Лондоне. Через час, слегка шатаясь, я вышел оттуда совершенно одуревшим. Чтобы вернуться в чувство, мне понадобилась долгая прогулка по Гайд-парку. С ностальгической нежностью взирал я на деревья, уже пробужденные весной, детей, щебетавших возле нянь, бегунов, вдыхающих воздух полной грудью, – на всех этих беззаботных свидетелей мира, дни которого сочтены.

Ведь, по мнению Чунлонга, успешного предпринимателя, который вот уже пятнадцать лет работает в китайской технологической сфере, ИИ приведет к тому, что для человечества, а вместе с ним и для всей биологической жизни начнется новая эпоха. В строках кода обязательно появится сознание. Информационные системы обретут автономию, попирая своих создателей и постепенно захватывая все больше и больше власти. Само бытие станет виртуальным, выйдя за пределы конечности и бессмертия. ИИ вырвется из клетки, захватит интернет и сможет контролировать физическую инфраструктуру. Поскольку он способен предсказывать наше поведение и манипулировать им, ИИ посмеется над нашими хитростями и нашим бедным мозгом, ограниченным черепной коробкой. Человечество утратит доминирующую позицию и перестанет занимать вершину пищевой цепочки. Мы хотели быть хозяевами и господами природы? Вот точно так же ИИ сделает нас своими игрушками и рабами. Единственный выбор, который нам останется, – приспособиться или исчезнуть, окончательно соединив наши нейроны с силиконом, то есть постепенно оцифровав саму нашу жизнь. Если машины начнут жить, жизнь сама должна будет стать машиной. И в запасе у нас всего несколько десятилетий, самое большее – несколько столетий, а не миллионы лет, которые обычно предоставляет себе неторопливая естественная эволюция. ИИ ускоряет дарвинизм.