Конец индивидуума. Путешествие философа в страну искусственного интеллекта
Шрифт:
Тем более что искусственный интеллект должен быть мечтой всякого философа. Разве не удобно было бы создать мыслящую машину, которая избавила бы нас от логических ошибок, индивидуальных предрассудков, концептуальных заблуждений? Создать алгоритм, который посчитает истину и даст нам наконец, после тысячелетий однообразных споров, ответ на наши самые важные вопросы о смысле жизни? Концептуальное мышление – это, по сути, всего лишь приближение; тогда как полная система символов, управляемая научными законами, позволяет максимально подойти к истине. Первым об этом начал мечтать Лейбниц, гений математики и метафизики, который искал формулу машины для подсчета мыслей, «универсальной характеристики», ведущей к правильному рассуждению. Гигантская комбинаторная машина, которую Лейбниц назвал calculus ratiocinator, автоматически прогнала бы все химеры разума. В этом совершенно рациональном мире «больше не было бы нужды в дискуссии двух философов более долгой, нежели дискуссия двух математиков, поскольку им достаточно будет взять в руки перо, усесться за свои счетные доски и сказать друг другу: подсчитаем!» [7]
7
Leibniz W. Nova methodus pro maximis et minimis. 1668.
Такой
8
Интеллектуальную историю ИИ см. в: Davis M. The Universal Computer. W.W. Norton, 2000.
Это родство информатики и логики сохраняется и сегодня, навязчиво преследуя посетителя причудливого здания департамента компьютерных наук в MIT: войдя в кабинет Лесли Келблинг, ветерана исследований в области ИИ, я обнаружил ее в окружении книг по аналитической философии – она увлекается Уиллардом Куайном. Этот подход весьма далек от интеллектуальной традиции континентальной Европы. В конце прошлого века Делёз довел это противопоставление до предела, определив философию в качестве «производства концептов», то есть деятельности, связанной скорее с творческим процессом, чем с научной строгостью. Концепт невозможно свести к последовательности единиц и нулей: он проецирует на наш мир новый смысл, дополнительную перспективу. Такой благодатный момент часто наступает, когда, заново прорабатывая какой-нибудь сухой трактат по метафизике, мы внезапно «понимаем» его смысл. Все концепты тогда естественным образом складываются воедино, и глаз начинает скользить по странице с неожиданной легкостью. Словно бы аргументы, разрабатываемые на протяжении многих глав, были не столько этапами одного логического пути, сколько линзами, постепенно меняющими наше восприятие вещей. Мы напрягаемся изо всех сил и рвем волосы на голове, стремясь понять положения «Этики» Спинозы, сражаемся с ними, пытаясь проанализировать их цепочку, и вдруг без фанфар и предупреждений наступает такой момент, когда тезис Deus sive Natura, «Бог или Природа», предстает перед нами во всей своей концептуальной глубине. Тогда можно перечитать положения, которые казались столь загадочными, – и они окажутся на удивление очевидными. В этом феномене задействуется не только разум, но и – каким-то непонятным образом – все наше тело. «Модификация его отношений движения и покоя», – сказал бы Делёз.
И наоборот, мне вспоминается замешательство, которое я испытал, когда проходил курс философии в Колумбийском университете, где меня просили разбить фразы на уравнения, отыскивая «истину» высказывания в игре предпосылок и выводов: как эти школьные упражнения могут иметь хоть какое-то отношение к мышлению? С другой стороны, американцы на то, что они сами назвали «французской теорией», смотрят с изрядным скептицизмом, поскольку часто видят в ней лишь поэтическое фанфаронство. Вполне возможно, что неприятие европейцами аналитической философии в какой-то мере позволяет объяснить их инстинктивное недоверие к ИИ. Так или иначе, следует помнить о том, что ИИ – не только промышленная технология, но и прежде всего философский проект, нацеленный на понимание мира.
Но для того чтобы отправиться в это долгое путешествие, у меня были причины и более личного свойства. Я либерал и защищаю идею автономного индивида, свободного в своих решениях и ответственного за свои действия, то есть такого индивида, который должен применять свободу воли в той или иной ее форме. В основании наших обществ еще с эпохи Просвещения лежит эта идея, оправдывающая несколько вещей сразу: индивидуальные права, рыночные механизмы, право голоса и уголовную юстицию. Верховный суд США нисколько не ошибся, когда увековечил свободу воли в качестве самогo условия правовой системы, позволяющего человеку делать выбор между добром и злом, желаемым и порицаемым, дозволенным и запрещенным.
Но сегодня это разумное здание трещит по швам. В своем бестселлере «Homo deus» историк Юваль Харари выдвигает головокружительный прогноз: промышленное приложение искусственного интеллекта ускорит и конкретизирует исчезновение свободы воли, ставшее предметом современных наук. «В начале третьего тысячелетия либерализму угрожает не философская идея, отрицающая существование свободных индивидуумов, а конкретные технологии. В самом скором времени нас ожидает нашествие чрезвычайно полезных устройств, приспособлений и структур, которые не оставят места свободной воле индивидов. Выживут ли в этих условиях демократия, свободный рынок и права человека?» Харари, который требует полностью переопределить наши идеологии и институты, считает, что нет, не выживут. Таким образом, контролируя наше поведение и руководя самыми тайными нашими помыслами, ИИ сможет подорвать либеральное основание наших обществ, разрушив само понятие индивидуальности. Если алгоритм знает меня лучше, чем я сам, и предлагает мне более рациональные решения, чем я мог бы принять самостоятельно, если мириады объединенных в сеть объектов делают мою способность к решению излишней,
9
Эту изящную формулу – «the right to err» – ввел Исайя Берлин, когда комментировал работы Дж. С. Милля.
Этот вывод, поспешный и радикальный, стал для меня как отправной точкой, так и пунктом назначения, поскольку мои путешествия окончились дискуссией с Харари в его святилище в Тель-Авиве. Не рискует ли либерализм, прославляя чудеса технологий, потерять самого себя? Мне кажется, что апологеты индивидуальной свободы настолько устали от векового сражения с луддитами самых разных мастей, настолько ослеплены своей страстью к инновациям, что просто отказываются видеть ту фундаментальную опасность, которую ИИ представляет для самого понятия индивида. Заметным исключением выступает лишь Питер Тиль, знаменитый предприниматель и открытый либертарианец, который охотно заявляет, что «ИИ – штука коммунистическая», поскольку требует централизации и нормативов. Если ИИ предвосхищает, регулирует мое поведение, манипулирует им и даже моими самыми тайными помыслами, если он способен, как воображает Юваль Харари, «хакнуть людей», нельзя ограничиться классическим аргументом о свободном рынке. Как потребитель может оставаться прав, если сами основания его решений сфабрикованы алгоритмом? Как мы можем быть ответственными взрослыми людьми, если самые главные наши решения определяются нашей включенностью в сеть? Какая разница между Google и Коммунистической партией Китая, если они используют одни и те же техники nudge, преследуя одни и те же утилитаристские цели?
За свою неспокойную жизнь либерализм пережил множество кризисов. Оправившись от краха 1929 года, он был вынужден отказаться от слишком радикальной позиции laissez-faire и допустить необходимость регулирования [10] . Сегодня же ИИ должен подвести нас к вопросу о примате индивидуальной рациональности: возможно, не всякий добровольный (то есть свободный от принуждения) выбор является «свободным». Если не изучить этот вопрос, рухнуть может все здание либерализма, построенное за три столетия.
10
Таковы были плоды коллоквиума Липпмана 1938 года, который в значительной степени определил неолиберальное мышление послевоенного периода. Об этом историческом моменте см. работу: Audier S. Le Colloque Lippmann. Aux origines du «neoliberalisme». Le Bord de l’eau, 2008.
Грозит ли нашим свободам запрограммированное моральное устаревание?
1
Механический турок
«Это просто магия…» – вот все, что мне удалось сказать, когда основатель одного израильского стартапа показал мне свою программу аудиораспознавания эмоций. Мы сидим не в гараже в Кремниевой долине, здесь нет настольного футбола и колы без сахара по первому требованию. Мы где-то в Тель-Авиве, между автотрассой и недостроенным зданием. Вход найти нелегко: он прячется за магазином дешевой бытовой техники. Комната для переговоров пустая и пыльная, на столе пластиковые стаканчики – все это больше похоже на контору по экспорту-импорту, чем на современную инновационную компанию. Однако же Юваль Мор, основатель стартапа, только что показал мне, как его алгоритмы могут воспринимать всю палитру чувств, содержащихся в той или иной фразе, тональности, даже в шепоте. Пруст больше не нужен: приложение в реальном времени выдает все нюансы разочарования, одиночества или тайного удовольствия. Более того, недавний эксперимент позволил установить корреляцию между тембром голоса и симптомами сердечной недостаточности. На основе нескольких звуков ИИ может проинформировать вас как о любовных тайнах, так и о рисках остановки сердца. А поскольку нужно еще и деньги зарабатывать, он может рассказать специалистам по телемаркетингу о настроении их клиентов. А что, если вскоре появится сервис для выявления лицемерия? Жить в обществе станет куда сложнее…
Трудно не восхищаться чудесами ИИ. Ежедневно нам объявляют о том, что роботы превзошли самых опытных врачей в диагностике рака или же что был автоматизирован труд журналистов. Исследовательские институты выпускают один доклад за другим, в более или менее катастрофическом тоне рассказывая нам о том, что нет такой области деятельности, которую пощадит разгул технологии [11] . Ярлык «ИИ» стал волшебным словом, паролем, позволяющим продать любую идею инвесторам, которые не поспевают за скоростью этих преобразований. Мне недавно рекомендовали упомянуть ИИ в научном труде по философии, чтобы повысить свои шансы на успех. Что же касается настоящих специалистов, знатоков deep learning и нейронных сетей, то компании дерутся за них, а их годовые зарплаты нередко переваливают за миллион долларов. В Китае муниципалитеты обещают золотые горы молодым инженерам-программистам. Двадцать лет назад царский путь к богатству требовал способности придумывать экзотические финансовые продукты; сегодня же нужно уметь писать код.
11
Например, в 2017 году Центр исследований экономической политики (Center for Economic Policy Research) в Лондоне определил процент внедрения ИИ в разных секторах экономики – от 42 % в телекоммуникациях до 18 % в туризме.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
