Конец ордена
Шрифт:
То был бандюга-одиночка, который звался Клешня, — пожалуй, самый страшный человек из всех, о ком Федька-Федуло был когда-либо наслышан. Поскольку уцелевшей своей клешней (давшей ему и прозвище) стрелял через карман из нагана без раздумий и всегда без промаха. Делал это обычно, когда бывал трезв, ибо трезвости в себе не переносил, от нее становился злым, как дьявол. Если на Сухаревке углядывал Клешня, что у кого-то кошелек с деньгами – всё, можно тому гроб заказывать. Зато сам Клешня к вечеру будет пьяный и безопасный до следующего утра.
— Если к вам – не открывайте ему, дяденька, — предупредил Федька.
Но тот на него, на Федьку же, и озлился:
— Я тебе что сказал? А ну марш в кабинет! — С этими словами крепкой ручищей схватил его за плечо, проволок по коридору, запихнул в какую-то комнату с книжными шкафами и закрыл за ним дверь.
В ту же минуту во входную дверь позвонили, и Бежевый пошел открывать.
Федька сжался, притих, ожидая, что сейчас громыхнет выстрел…
Выстрела, однако, не последовало. Федька-Федуло прильнул ухом к двери и услышал хриплый голос Клешни:
— Вольницкий, не узнаёшь?.. Вспомни, вспомни питерский университет… Ну, теперь узнал? — И что-то добавил не то на немецком, не то на французском.
— Я сразу тебя узнал, Долин, — сказал Бежевый. — Что ж, давай проходи.
Вот оно как! Значит, и не Серебряков он вовсе, а какой-то Вольницкий!.. Это ладно бы еще; но Клешня-то, Клешня!.. И в университете, похоже, учился, и по-иностранному, оказывается, разговаривает!
Они вошли в комнату рядом с той, где сидел Федька, и голосов их было не слышно более.
Но долго тут сидеть он не собирался. Если Клешня все же пристрелит Бежевого, или как там его (Серебрякова? Вольницкого? поди разбери) — то затем наверняка обшарит всю квартиру. Тогда уж вторая пуля – ему, Федьке, тут и к гадалке не надобно ходить.
На цыпочках он вышел в коридор, надеясь неслышно выскользнуть из квартиры, но в какой-то миг любопытство все-таки пересилило страх. Он подкрался к двери соседней комнаты. Дверь была лишь слегка прикрыта, и сквозь щель все было хорошо видно и слышно. Лишь сейчас он обнаружил, что в руках у него тяжелая кочерга – видно, попалась по пути, в коридоре. Хотя что она против нагана? Тут помощи от нее не больше чем от кукиша.
Он услышал, как говорит Бежевый:
— В Крыму, значит, руку потерял?
— В двадцатом годике, будь он проклят, — сипло ответил Клешня. — Очнулся – руки нет, а вокруг уже ее величество совдепия… Но обо мне-то что говорить?.. А ты, стало быть, после университета так и пошел по медицинской части?.. Однако ж не думаю, чтобы и тебе спокойно при совдепах жилось – зачем-то вон из Вольницкого Серебряковым заделался…
Бежевый между тем поставил на стол рюмки и наполнил их из какой-то бутылки с серебряным клювиком.
— За встречу? — предложил он.
— За встречу… — Клешня махом выпил и продолжал: — Только не знаю, господин Вольницкий, он же гражданин или уже, может, товарищ Серебряков – к радости ли тебе будет эта наша встреча. Нэ как в ГПУ заинтересуются, с чего это дворянский сынок господин Вольницкий стал товарищем Серебряковым?
— Уж не с твоей ли подсказки?
Клешня усмехнулся:
— Да, чай, найдется, кому подсказать.
— И чего же ты хочешь? — довольно спокойно спросил Бежевый.
— Мог бы и догадаться, — по-прежнему усмехался Клешня. — Рассуди, справедливо ль это? Одни в хоромах живут, пьют хорошие коньяки, — он кивнул на бутылку с клювиком, — а другие ночуют невесть где, и даже на рюмку водки иной раз не хватает.
— Тебе нужны деньги? Что ж… — Бежевый достал из кармана ключ, открыл дверцу какого-то железного шкафика. — Сколько тебе? — не оборачиваясь, спросил он.
Клешня, однако, уже держал в руке наган. Сказал насмешливо (а глаза волчьи):
— Это уж я, господин-товарищ, сам как-нибудь разберусь. Не взыщи, что с тобой не посоветуюсь: как-то не привык советоваться с покойниками. Показал, где лежат – и на том спасибо. Глядишь, ангелы зачтут тебе это на небесах. — С этими словами он взвел курок.
…Никогда Федька и не предположил бы, что способен на такое. С диким воплем он влетел в комнату и со всего размаха ударил Клешню кочергой по руке.
Наган выпал. Но Клешня оказался ловчее, чем Федька ожидал. Гибкий, как змея, он пронырнул под кочергой, избежав следующего удара, ловко эдак перекатился по полу и снова вскочил, уже держа в руке наган, теперь направленный на Федьку.
Федька уже распрощался с жизнью.
Клешня, однако, совершил ошибку, оставив Бежевого у себя за спиной. Тот сделал рукой одно стремительное движение – кажется, удар пришелся по шее, хотя поди заметь – Клешня рухнул как подкошенный и теперь уже не шевелился. Федька замахнулся над ним кочергой: эту гадину не добить – на второй раз уж точно жив не останешься, но Бежевый кочергу у него отнял.
Сам хочет добить, подумал Федька, но тот, наоборот, отшвырнул кочергу в сторону.
— Лишнее, — сказал он.
— Мертвый? — спросил Федька.
— Да живой, живой, — ответил Арнольд (а может, он такой же был Арнольд, как и Серебряков). — Но минут десять, обещаю тебе, будет лежать как мертвый – такова особенность удара по сонной артерии… Кстати, я бы с ним и без тебя справился. А ты, вижу, не умеешь слушать, что тебе говорят. Было тебе сказано – сидеть в кабинете и не высовываться!.. Впрочем, — добавил он, — ты повел себя храбро, это несколько оправдывает тебя. — Между этими словами он зачем-то сунул револьвер обратно Клешне в карман и еще положил туда денег, рублей пятьдесят, не меньше.