Конец Распутина (воспоминания)
Шрифт:
Градоначальник должен был со мною согласиться и тут же по телефону отдал распоряжение об отмене обыска.
Точно тяжелое бремя скатилось с моих плеч. Я боялся, что ночью, при уборке комнат, мы многого могли не заметить, поэтому во что бы то ни стало не надо было допускать обыска до тех пор, пока вторичным осмотром и самой тщательной чисткой не будут уничтожены все следы случившегося.
Довольный, что мне удалось устранить обыск, я простился с генералом Балком и возвратился на Мойку.
Мои опасения оправдались. Обходя столовую и лестницу, я заметил, что при
Только во дворе, около подъезда, заметны были большие пятна крови. Счистить их было невозможно, кровь глубоко впиталась в каменные плиты. Появление этих пятен можно было объяснить только трупом собаки, которую протащили по ступеням подъезда.
– Ну, а если обыск все-таки будет сделан, – подумал я, – и кровь взята на исследование? Тогда дело может принять серьезный оборот. – Необходимо было как-нибудь скрыть следы. Для этого мы решили забросать ступени густым слоем снега, предварительно смазав кровяные пятна масляной краской под цвет камня.
Теперь, казалось, главное было сделано, и следственные власти направлены по ложному пути.
Был уже второй час дня. Я поехал завтракать к Великому Князю Димитрию Павловичу. В общих чертах он мне рассказал, как они увозили труп Распутина.
Вернувшись с закрытым автомобилем на Мойку и найдя меня в невменяемом состоянии, Великий Князь сначала хотел остаться со мной и привести меня в чувство. Но медлить было нельзя, – близился рассвет. Тело Распутина, плотно завернутое в сукно и туго перевязанное веревкой, положили в автомобиль. Великий Князь сел за шофера, рядом с ним Сухотин, а внутри разместились Пуришкевич, доктор Лазоверт и мой камердинер. Доехав до Петропавловского моста, автомобиль остановился. Вдали виднелась будка часового. Боясь, что шум мотора и яркий свет фонарей его разбудят, Великий Князь совсем остановил машину и погасил огни.
Среди приехавших царила полная растерянность. Все суетились и нервничали. Сбрасывая труп в прорубь, они даже забыли привесить к нему гири и, уже окончательно потеряв голову, вместе с трупом сбросили почему-то шубу и калоши Распутина [22] . Извлечь их из проруби обратно не было никакой возможности, потому что надо было торопиться и не быть застигнутыми врасплох.
На беду испортился мотор, но Великий Князь быстро его починил, завел машину и, повернув автомобиль около самой будки, в которой часовой продолжал спать, поехал домой.
22
Одежду Распутина не успели увезти и сжечь целиком как предполагалось первоначально.
В заключение своего рассказа Великий Князь высказал предположение, что труп, по всей вероятности, течением реки уже унесен в море.
Я, со своей стороны, рассказал все мои утренние похождения и разговоры.
После завтрака зашел
Необходимо было всем нам собраться, что бы сговориться, как поступать в случае задержки, ареста или допроса кого-нибудь из нас.
Времени у меня было очень мало, и я решил, не теряя ни минуты, согласно желанию Императрицы, написать Ей. Когда письмо было готово, я его прочитал Великому Князю; он его одобрил.
Я не привожу содержания этого письма, чтобы не повторять объяснений, данных мною генералу Григорьеву. Оно было очень сжато и носило характер докладной записки.
Великий Князь тоже захотел написать Императрице, но ему помешал приезд Пуришкевича и Сухотина.
На общем совещании мы решили всем говорить только то, что было уже сказано генералу Григорьеву, повторено М. Г., градоначальнику и Императрице в моем к Ней письме. Что бы ни случилось, какие бы новые улики ни были найдены против нас, мы не должны были менять своих показаний.
Итак, нами был сделан первый шаг. Открыт был путь тем людям, которые были в курсе всего случившегося и могли продолжать начатое нами дело борьбы против распутинства. Мы же должны были временно отойти в сторону.
На этом решении мы расстались.
XVII
От Великого Князя я отправился к себе на Мойку узнать, нет ли там чего-нибудь нового. Когда я туда приехал, мне сказали, что днем были допрошены все мои люди. Результат допроса мне был неизвестен, но из рассказов моих служащих можно было вывести о нем скорее благоприятное впечатление.
Мне этот допрос не понравился. Боясь быть задержанным разными формальностями и опоздать на праздники к моим родным, я решил поехать к министру юстиции Макарову, чтобы выяснить, в каком положении находится дело.
В Министерстве, как и в Градоначальстве, царило большое волнение. У министра сидел прокурор, с которым я столкнулся в дверях, входя в кабинет министра, причем прокурор посмотрел на меня с нескрываемым любопытством.
Министра юстиции я видел впервые, и он сразу мне понравился. Это был худощавый старик с седыми волосами и бородой, с приятным лицом и мягким голосом.
Я ему объяснил причину моего приезда и по его просьбе повторил опять с самого начала и со всеми подробностями заученную историю. Когда я в моем рассказе коснулся разговора Пуришкевича с городовым, Макаров меня остановил:
– Я Владимира Митрофановича хорошо знаю и знаю также, что он никогда не пьет. Если не ошибаюсь, он даже член Общества Трезвости.
– Могу уверить вас, – ответил я, – что на этот раз Владимир Митрофанович изменил себе и своему Обществу, если он в таковом состоит членом, как вы говорите. Ему было трудно отказаться от вина, так как я справлял новоселье, и мы все уговорили его выпить с нами, а, с непривычки, несколько рюмок сильно на него подействовали.