Конец сезона
Шрифт:
Считать никто не стал. Макс налил себе и своей девушке коньяку, жестом предложил остальным и тут же поставил бутылочку на стол.
Сергеев плеснул водки бородатому, Андрюхе, Наталье, себе. У жены вино еще было. Саня вяло мусолил кусок шашлыка…
– Что, давайте за знакомство, что ли? – Макс кивнул на свою девушку.
– Настя, моя невеста.
– Уху, – саркастически произнесла Наталья.
– Ждем, кстати, ребенка.
– Да? Правда? – удивленно и искренне заинтересовалась жена Сергеева.
– И на каком месяце?
– Почти
– Хорошо-о. А у нас дочке четыре недавно исполнилось.
Теперь Макс удивился:
– Ты опять родила?
– Представь себе! А ты не заметил? Там спит, на тахте, сверточек…
– Когда это вы успели?
– Со стороны это всегда незаметно, а если рассказывать, как и что…
– Расскажите, пожалуйста! – с боязливым любопытством попросила Настя.
– Беременным лучше не знать. Все сами увидите.
– Ой, не пугай, не пугай! – Макс поднял рюмку. – Мы и так трясемся.
Ну, тогда за детей!
Только выпили, жена заволновалась:
– Никит, сходи глянь, как она там. Вдруг Володька…
– Я посмотрю, – вскочила Наталья. – Может, все-таки примочку какую-то сделать? Что помогает от синяков?
Ей не ответили.
Снова сидели молча. Бородатый глядел насмешливо, он словно бы чего-то ждал и был доволен напряженностью. Жена Сергеева явно готовилась к ссоре с Максом, но ее сдерживала беременность его подруги и присутствие за столом сына. И уже раза два она спрашивала:
– Саша, ты спать не хочешь? Иди ляг с Дашенькой.
– Не хочу, – бубнил он, а потом вдруг спросил Макса: – Дядя, а вы поиграете?
– Что, малыш?
– Вы на такой играли. На досочке…
– На гуслях?
– Угу, на гуслях.
– Ух ты! – неожиданно для себя поразился Сергеев. – Ты действительно помнишь? Сань?
– Помню.
– Молоде-ец!
И Макс, обрадованный, что пятилетний мальчик помнит о его давней игре, оживился и осмелел, почувствовав в Саше поддержку:
– Конечно, сыграю. Я каждый день играю. И начал, когда тоже маленьким был совсем. Тогда совсем редко кто умел. На гитарах играли, а я на гуслях.
– А поиграйте.
– Обязательно. Сейчас только коричневой водички выпью, чтоб лучше игралось. – Он наполнил свою рюмку коньяком.
– Нам, пожалуй, тоже пора, – вздохнул бородатый, взял бутылку, но налил только себе и Андрюхе. – Андрейка, – как-то бережно, по-отечески потряс его за плечо, – прими. И не думай. Помни только, что я тебе предложил.
– Да, я помню. Спасибо, Василий. Спасибо…
Выпили без тостов, не чокаясь. Сергеев не выпил – уже не лезло. Даже мутило. Через силу курил, выдувая дым в сторону от сына.
Вспомнилось, отчетливо и ярко, то, о чем сегодня уже не раз вспоминали другие – как они приезжали к Андрюхе лет пять назад.
Андрюха жил здесь почти безвылазно, писал иконы, ходил по воскресеньям в церковь. И встречал их по-настоящему радостно, как дорогих и долгожданных гостей; наверное, так заблудившийся в тайге человек радуется геологам… Они почти и не пили тогда. Нет, хм, пили – зеленый чай, чай со смородиновыми листьями, с лимоном. Ели пряники и конфеты, обсуждали прочитанные книги. Много было книг, которые почему-то казалось необходимым прочитать и потом о них спорить. Спорили об истории, о религии, о театре. Но по-хорошему, без злости. А теперь? Какой, действительно, праздник – приехал в одиннадцать вечера с работы, а тут… И он, Никита Сергеев, тоже бы психовал. Бывало такое несколько раз, когда заходил домой, вымотанный до предела, а у жены подруга. И конечно, срывался…
М-да, и обратно сейчас не поедешь – электрички, может, и ходят, но дети… Был бы один, незаметно как-нибудь собрался бы, исчез потихоньку. А придется вот не самую приятную ночь пережить. И никуда не денешься.
Макс принес гусли. Уселся, положил их на колени. Пощипал струны и принялся объяснять Сане тихо, как по секрету:
– Эти гусли называются столообразные. Самые сложные гусли, зато звук прекрасный – пятьдесят пять струн у них. Вот, слушай. – И стал наигрывать мелодию.
Звучание действительно было красивое, но одновременно какое-то искусственное, раздражающе приторное, как и недавнее красивое пение жены. Сергееву даже спину защипало, и он поежился.
– Ну? – спросил Макс. – Райский звук, правда?
– Правда, – зачарованно отозвался Саня.
– С раем негоже земное сравнивать, – строго сказал бородатый. – Нет такого сравнения. И музыка небесная должна нас влечь, а не языческий этот трень-брень.
Макс не обратил внимания, он уже поднял голову, глаза закатил.
Мелодия стала громче, отчетливей.
– Я об Илье Муромце поиграю. Знаешь такого богатыря?
– Нет.
– Да ты что? А мама с папой книжки тебе не читают, что ли?
– Не-ет.
– Что ты наговариваешь? – возмутилась жена. – Постоянно читаем.
–
Она толкнула Сергеева: – Никита, скажи!
Макс победительно улыбнулся:
– Да ничего… – Наклонил голову к Сане: – Послушай вот былину о богатыре великом, об Илье Муромце. Он давно-давно жил, много подвигов совершил. – И перешел на распевную, гнусоватую, убогую какую-то интонацию:
Из того ли то из города из Мурома-а,
Из того села да Карачарова-а
Выезжал удаленький дородный добрый молоде-ец.
Он постоял заутреню во Муроме-е,
А й к обеденке поспеть хотел он в Киев-град.
Да й поехал он ко славному ко городу Чернигову-у.
У того ли города Чернигова-а
Нагнано-то силушки черным-черно-о…
Сергеев выбрался из-за стола. Зашел в дом. Выпил холодной воды из-под крана. В соседней комнате о чем-то возбужденно шептались
Наталья с Володькой. “Только бы Дашку не разбудили”, – мелькнула мысль; Сергеев поморщился и уже иначе, твердо, подумал, как приговорил себя: “Обабился ты, чувак, обабился. Да”.