Конец сказки
Шрифт:
– Наверное, вашего коньяка, – подумав, шепотом ответила Тамара.
– Моего коньяка?! Какого коньяка?! Что ты имеешь в виду?!
– Я думаю, они вспомнили о ваших запасах. О вашем погребке, с марочными винами и коньяками, Вацлав Збигневович.
– О моей коллекции?! – воскликнул Бонифацкий. – Ты хочешь сказать, что они жрут мой коньяк?! Дай мою одежду!
– Не ходите, Вацлав Збигневович! – взмолилась Тамара.
– Ну уж нет! – крикнул Бонифацкий.
– По-моему, лучше пролить свой коньяк, чем свою кровь, – бросила горничная. Боник понимал, она абсолютно права, тем не менее, он начал лихорадочно одеваться, готовый придушить ее за эту чертову правоту. Схватив семейные
В своем похожем на носовой платок платье девушка была почти обнажена. Перекошенное от ярости лицо с размазанной по щекам косметикой наводило на мысли об оскорбленной амазонке, или о красивой, но невероятно злой богиней, которую обвели вокруг пальца.
«Она бухая и вне себя, – констатировал Бонифацкий, продолжая висеть на Томе с трусами, надетыми на одну ногу. – Ну, началось».
– Не помешаю, папуля?! – визгливым голосом осведомилась Юлия, рыская безумными глазами то по белому переднику Тамары, надетому на голое тело, то по трусам, застрявшим на полпути к промежности.
– Как ты можешь помешать, детка? – пролепетал Боник, покрываясь бурыми пятнами.
– Ах ты старый похотливый буй! – зашипела Юлия, медленно наступая на них. Закусив губу до крови, она судорожно то сжимала, то разжимала пальцы, увенчанные длинными и холеными ногтями полной бездельницы. Боник не мог от них оторваться, справедливо опасаясь за глаза, которые Юлия запросто могла выцарапать. – Козел! Презерватив долбанный.
– Это не то, что ты думаешь, сладенькая, – промямлил Бонифацкий. – Это совсем другое.
– Да ну! – взвизгнула девушка и, нагнувшись, подцепила двумя пальцами изящный пояс с чулками, которые недавно сняла с себя Тамара. – Муфлон. Конь педальный! – Огнемет говорил мне, что у тебя, дегенерата, только на старых вешалок хуй стоит. А я еще не поверила! Чтобы ты после нее меня трахал, ублюдок!
Пятясь, Боник с Тамарой очутились за диваном, жалея, что он не может, по их желанию, превратиться в минное поле или, скажем, бурную горную реку. Диван был явно недостаточным препятствием для Юлии.
– Я тебе сейчас зыркалы твои блудливые выцарапаю! – шипела девушка. Ее слова не казались Бонику пустым обещанием. – А тебе, сука старая, – она сконцентрировала внимание на Тамаре, – калоша злоебучая, да я тебе матку выковыряю! Давай, сука, раздвинь ноги! По-хорошему!
– Сладенькая, – подал голос Боник. – Не психуй. Это не то, что ты думаешь. Это… это просто физиология, понимаешь? Как с резиновой куклой. Как с той вагиной из пластика, которую Витряков припер в феврале из секс-шопа, помнишь? Никаких чувств. Абсолютно никаких чувств. Просто, я так хотел тебя, детка, но ты ведь спала, и, чтобы тебя не будить…
– Сволочь, блядь! – неожиданно Юлия заплакала.
– Это же просто мясо, – сказал Бонифацкий, слегка хлопнув Тамару по ягодице. Та же вагина из секс-шопа, просто упаковка другая. Та в коробке и целлофане, эта на двух ногах. Ну, прости, девочка, ты же знаешь, как я люблю тебя. Как не переношу, когда ты плачешь. – Поскольку Юлия продолжала сотрясаться от рыданий, Боник, наконец-то справившись с трусами, накинул халат и шагнул к ней, протянув руки.
– Ну же, все в порядке, сладенькая. Успокойся. Сейчас она уберется и мы…
– Какая же ты мразь! – выдавила девушка через рыдания.
– Не надо так говорить, – увещевал Боник. Юлия, плача навзрыд, тем не менее, позволила ему себя обнять. Вскинув глаза на Тому, Вацлав Збигневович сделал ей знак убираться.
– Куда? – одними губами спросила Тамара.
– Да куда хочешь!
– Браво, блядь! – сказал за спиной лающий, хрипловатый голос. Одновременно Боник услышал хлопки. Тот, кто говорил голосом покойного Витрякова, еще и аплодировал. Боник попытался обернуться на эти звуки, получилось не сразу, движения были какими-то рваными. Наконец, ему это удалось. Он выпустил Юлю и та, в свою очередь, замерла, как обесточенный агрегат.
В дверях стоял Витряков, с головы до ног перепачканный грязью, окровавленный, в изодранной в лохмотья одежде, но живой. Леня хлопал в ладоши, на некоторых пальцах не хватало ногтей, на коже запеклась кровь. Кривая улыбка на скуластом лице Огнемета куда больше напоминала жуткую маску.
– Браво, Вацик. Сделай еще разок, на бис. Я, б-дь на х… смотрю, вы меня по полной программе оплакиваете…
Выбравшись из комнаты, они медленно побрели вдоль коридора, мучительно вслушиваясь в пьяные вопли боевиков, которые бродили где-то совсем неподалеку. К счастью, лампы в коридоре были выбиты почти все, за исключением одной, которая мерцала за поворотом.
– Что они делают? – шепотом спросил Бандура.
– Грабят ви-винный погребок, который принадлежит Вацику Бонифацкому, – отвечал Армеец. – Нам э-это только на руку. Чем пьянее они будут, тем больше у нас шансов. Со-согласен?
– А где же хозяин погребка? – удивился Андрей. – Валяется пьяным? Это непохоже на Вацика. Может, он оглох?
– По-понятия не имею, – сказал Армеец. – Тут справа о-окошко брат. Под потолком. На той стороне – вровень с землей.
– Я не пролезу, – засомневался Андрей.
– П-пролезешь. Я тебя по-подсажу.
– Пупок не развяжется? – засомневался Бандура. Да, Армеец не был Протасовым.
Д-другого пути все равно нет. Там, впереди, полно бандитов. Не пройдем. Еще счастье, что какому-то ме-местному Гауди [79] п-пришло на ум тут фо-форточку предусмотреть. По проекту. Непонятно зачем.
– Может, для собак?
– Со-сомневаюсь.
Тогда для шлюх. Вроде той, как ее, не поиню звали, которую еще предок Баскервилей трахнуть хотел, а она сбежала, и потом их обоих демоническая собака загрызла. [80] Помнишь?
79
Антонио Гауди, (1852–1926), гениальный архитектор, творивший в Барселоне. Ее и сейчас называют городом Гауди, многие работы мастера признаны ЮНЕСКО Мировым наследием. Шедевр мастера – Собор Святого Семейства (Саграда Фамилия), работе над которым он посвятил всю жизнь, так и остался недостроенным. Строительство велось медленно из-за проблем с деньгами, единственным источником которых были пожертвования. Когда Гауди трагически погиб в двух шагах от собора, у него, жившего отшельником в мастерской на стройке, не нашлось учеников, чтобы продолжить дело
80
Надо думать, Андрей зря ломал голову. Манускрипт XVI века, переданный на страницах «Собаки Баскервилей» доктором Мортимером Шерлоку Холмсу, не называл имя юной дочери фермера, похищенной распутным Гуго Баскервилем